Сборник - Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса

«Для крепких нервов»

Виновником написания рассказа явился всё тот же литконсультант, что принял наши цветы невинного юмора за злую сатиру.

– Не лезьте вы в современность! – устало уговаривал он. – Сейчас нужно что? Отважные космонавты. Загадочные планеты. Вот про это – сколько угодно!

И придумали мы в отместку душераздирающую историю о дураке-астронавте, сражающемся на загадочной планете с комплексом игровых автоматов. Любопытно, что впоследствии рецензенты расценили наш стёб как попытку протащить на страницы советской печати идею сверхчеловека.

Не шути с рецензентами – эти шутки глупы и неприличны.

«Аналогичный случай»

Результат впечатлений от дачного поселка. Дрожа за урожай, хозяева подвешивали на вишневых деревьях птичьи трупики. Понятно, что нам тут же захотелось подвесить пару дачников. Рядком. Однако действие миниатюрки, по замыслу, происходило на другой планете, поэтому пришлось расправиться с астронавтом. А не принадлежи к роду человеческому!

А мы прозу сеяли, сеяли…

Конечно, был у нашей с Белкой прозы врождённый порок, нечто вроде проклятия за первородный грех: мы слагали её, как стихи, прилаживая слово к слову. До сих пор не могу взяться за следующий абзац, пока предыдущий недолизан. Это неправильно. Проза должна быть раскатистой, льющейся. Сначала черновик, потом правка. А иначе придётся в итоге переделывать и сокращать выверенный до последней буковки текст. Что ж, это по-нашему, по-русски. Сначала укладываем асфальт, а потом взламываем его, чтобы проложить трубы.

Второй наш бзик: всё должно было не только звучать, но и выглядеть красиво. Исчёрканный черновик, видите ли, оскорблял наши эстетические чувства (в психиатрии это называется «невроз навязчивых состояний»). В таких случаях мы переписывали всё начисто – и вновь начинали черкать. Приобретение пишущей машинки ничуть нас не выручило. Помню, корпели мы над повестью «Когда отступают ангелы», и вздумалось мне пересчитать варианты одной и той же странички. 21 (двадцать один) вариант. Причём некоторые отличались лишь запятыми.

Но полный атас начался вместе с компьютеризацией. Абзац на мониторе можно совершенствовать и переделывать до бесконечности. Никогда я ещё не работал так медленно, как сейчас.

«Каникулы и фотограф»

Данную фитюльку размером не более трёх авторских листов мы гордо называли повестью и возились с ней несколько лет, разумеется, с перерывами. Главным героем назначили фотографа Сергея из соседнего НИИ, заменив в его фамилии всего одну букву. Внешность и повадки оставили неизменными – очаровательный был шалопай. Чем дело кончится, понятия не имели. Тачали повестушку по принципу «куда кривая вывезет». Кривая, как ни странно, не подвела. Уже к середине повествования мы сообразили, чем кончится дело. Добили. И возникла новая проблема. Оглашать всё это вслух, за столом, во время дружеской вечеринки было бы просто немилосердно. Пришлось отдавать рукопись для прочтения на дом – благо к тому времени мы уже вовсю пользовались пишущей машинкой.

Пойдя по рукам, манускрипт достиг одного из сотрудников «Вечернего Волгограда», который (сотрудник), не спросясь, отнёс его (манускрипт) прямиком редактору. А тот остановил меня в коридоре (я к тому времени устроился выпускающим «Волгоградской правды») и с прямотой древнего римлянина ошарашил: «Пополам сократите – опубликую».

Мысль о публикации вызвала восторг. Мысль о том, чтобы сократить пополам, – ужас. Скрепя сердце, принялись резать, как вдруг с изумлением заметили, что, освобождаясь от лишних эпизодов, повесть становится лучше.

Так возник один из основных принципов нашего соавторства: самое сильное средство воздействия на читателя – это сокращение.

«Тупапау»

Вдохновлённые первой газетной публикацией, сгоряча принялись за вторую повесть – и тут же увязли. Работать сразу с шестью равноценными персонажами оказалось чудовищно трудно. Как физика решала задачу трёх тел, так мы решали задачу трёх (и более) собеседников. С двумя-то – всё просто. Тут главное – понять, чем эти двое отличаются друг от друга, и постоянно сталкивать их лбами. Иначе диалог неминуемо выродится в беседу. А вот с тремя… Словом, помучились изрядно. Зато освоили разноголосицу, гомон, гул толпы.

Повестушку напечатали, а мы всё продолжали её переделывать. Заменили невразумительный прибор мотком медной проволоки и что-то там ещё усовершенствовали. Что именно – теперь уже не вспомню.

Наверное, критики наши были правы: действительность мы ненавидели до глубины души. Какой рассказ ни возьми – везде либо атака на реальность, либо побег из неё. Чаще всего нам почему-то хотелось убежать в первобытную Полинезию, где бы нас неминуемо съели.

«Пробуждение»

Кажется, уже в те времена (1981) мы пришли к выводу, что нет ничего вреднее для фантаста, чем избыток фантазии. Зачем, вообще, что-либо придумывать? Берётся всем знакомая навязшая в зубах ситуация – и вводится в неё этакая махонькая чертовщинка (нечистая сила, киберпришелец и проч.). И ситуация начинает выворачиваться наизнанку. Фантастика отмыкает реальность. Мы даже не подбирали новых ключей – хватало старых.

Истории о волшебной палочке или о человеке, который может всё, известны издавна. Неизвестно было другое: как поведёт себя наш общий знакомый, вручи мы ему такой подарочек? Собственно, все ранние тексты супругов Лукиных, по сути дела, эксперименты над сослуживцами (кстати, в рассказе «Пробуждение» сослуживец повёл себя на удивление достойно).

Насчёт финала мы разругались. Я видел его так: просыпается герой на следующий день, собирается наконец-то взяться за добрые дела, а сверхъестественные способности уже исчезли. Белка считала, что это будет слишком жестоко. Ограничились намёком.

«Изгородь вокруг Земли»

Откровенные нелады большинства фантастов с учебниками для шестого класса средней школы подвигли нас на создание данного пустячка. Кто же знал, что из него потом проклюнется производственный роман «Катали мы ваше солнце» (Земля на трёх китах и закат светила вручную)!

Забавна история опубликования этой крохотульки. В столичном журнале её отвергли с негодованием, квалифицировав как глумление над научной фантастикой, но вернуть забыли. А в следующем номере должен был выйти рассказик нашего не в пример более маститого коллеги. Звонит ему редактор:

– Саша! Я тут тебя немного подсократил. Вот послушай… (читает то, что получилось).

Саша в недоумении: текста в три раза меньше, и при этом никаких следов редакторского произвола!