Андрей Синицын - Eurocon 2008. Спасти чужого

Чувствуя себя очень и очень неуверенно, Леннарт поднял со снега горланящий меховой сверток и осторожно покачал его на руках. Как ни странно, подействовало – наступила тишина. А еще через секунду послышалось довольное чириканье.

Сердце Изгоя громко стукнуло и провалилось в ледяную бездну.

– Сначала мы определим, что я получу за остатки магии.

– Чего же ты хочешь?

– Об этом я скажу только Орвару.

И прежде чем Расмус успел открыть рот, нигири и толстяка накрыла снежная пелена.

Шатер, сотканный из миллиардов снежинок, надежно отгородил женщину и Брюхо от остальных тварей. От огня и от верного Бразара. Они остались втроем: Орвар, Гаруса и мирно спящий ребенок.

Чужаки, застрявшие в лесу в ночь, когда мир сходит с ума.

– Ты знал, что я захочу уединиться, – заметила нигири. – Ты слишком быстро построил шатер.

– Ты умная женщина, – в тон ей отозвался толстяк. – Ты все просчитала.

– У меня нет сил, чтобы драться, вот и приходится думать.

– А если бы были силы – дралась?

– Да, – твердо ответила колдунья.

– Почему? – Впервые за много-много веков Орвар позабыл, что должен жевать. Подался вперед, не спуская с женщины напряженного взгляда. – Почему?

– Почему? – Гаруса усмехнулась. – Вот почему.

–  Убить проклятую тварь!

–  Смерть выродку!

Проявившееся в воде будущее покинуло плошку, выросло, заполонило комнату. Она стояла среди толпы и птицей парила над ней. Она видела всех сразу и каждого по отдельности. Одновременно. Она слышала их крики, их пронзительные голоса: и мужчин, и женщин. Она видела их глаза. И она чувствовала их эмоции. Ярость, ненависть, злоба и... страх. Страх вел их вперед. Не ярость, не ненависть, не злоба, а именно страх. Он делал их яростными и злыми, он заставлял ненавидеть и придавал сил.

–  Пожалуйста... не надо...

Растрепанная молодая женщина не могла плакать – слезы закончились. Не могла кричать – сорвала голос. У нее не было сил вырываться из рук мужчин, что стояли рядом. Она могла лишь умолять.

–  Прошу вас... пожалуйста...

–  Ты знаешь закон, Хельга, – мрачно произнес помощник королевского прокурора. – Твоей вины нет, тебе ничего не грозит.

–  Я прошу не за себя.

–  Ты не должна просить.

–  Я не могу.

–  А мы не можем ничего сделать без твоего согласия.

–  Можете!

–  Но тогда ты ответишь вместе с ним.

–  Нет! – Это крикнул стоящий в первом ряду пожилой мужчина в дорогом камзоле.

Директор королевской труппы.

И Хельга и помощник прокурора одновременно посмотрели на него.

–  Олав, он же ни в чем не виноват, – прошептала Хельга.

Мужчина сначала отвел взгляд в сторону, даже голову опустил, а потому получилось не в сторону, а вниз и вбок, словно пытался стряхнуть с себя ее мольбу. Но потом неожиданно вскинул подбородок, и в его глазах вспыхнула уверенность. А еще – ярость, ненависть и злоба. Все, что подарил ему страх.

–  Ты знаешь закон, Хельга! Мы должны так поступить.

–  Он ни в чем не виноват, – прошептала женщина.

Она не знала, что еще сказать.

Олав не отозвался. Но продолжил уверенно смотреть на Хельгу, и его взгляд передавал ей ярость, ненависть и злобу. Передавал ей страх. Страх всей толпы и его, Олава, страх. И это было хуже всего. Хельга была готова драться со всеми, но не с ним. Только не с ним!

–  Он виноват. – Очень-очень медленно произнес мужчина. – Таков закон, Хельга, он виноват.

И ее плечи опустились.

Помощник королевского прокурора хотел что-то добавить, но понял, что не время. Промолчал.

Олав вытер рукавом появившиеся на глазах слезы и твердо произнес:

–  Он виноват.

Это было последнее. Хельга словно очнулась. Из ее глаз исчезли и ярость, и злоба, и страх. Взгляд потускнел, стал покорным.

–  Да, – прошептала девушка. – Он виноват.

Толпа взвыла. Олав снова опустил голову. Помощник прокурора вздохнул и громко объявил:

–  А теперь, люди, сделаем то, что велит закон!

– Я умею видеть будущее, – вздохнула Гаруса. – Через два месяца малыш совершит свое первое чудо и человеки поймут, что у него есть магический дар. И убьют его. – Поправилась: – Убили бы. Через два месяца.

– Если бы ты не вмешалась.

– Да. Если бы я не вмешалась.

Орвар с легким удивлением посмотрел на зажатый в руке окорок, но в пасть его не потянул. Не хотелось. Ничего не хотелось. Перевел взгляд на женщину и негромко сказал:

– Знаешь, мне приходится есть одно только мясо. День за днем, век за веком. Иногда хочется овощей, хочется попробовать, каковы они на вкус, но мне нельзя. Я должен есть мясо. Я не могу нарушить ход вещей. Я, Орвар Большое Брюхо, Повелитель Кладбищ, тот, кто останется в конце всего, почти равный древним богам – я не могу нарушить ход вещей. А ты, слабая, жалкая, неумелая колдунья, – можешь.

– Я изменила только то, что касалось меня.

– Этого достаточно. Ты – можешь.

Орвар сожрал ветчину, принял из темноты рябчика в малиновом соусе, но снова выдержал паузу в приеме пищи.

– Тебе не дойти до Мышиных гор.

– Я знаю, – спокойно ответила Гаруса.

– Ты бы не дошла даже с магией, которую мы у тебя отняли, – уверенно произнес толстяк.

– Я знаю.

Большое Брюхо покачал головой:

– В тебе нет страха, женщина, в тебе совсем нет страха.

– Я умираю, Орвар. Бояться надо было раньше.

«Когда принимала решение».

– Да, именно тогда. – Толстяк насупился и сдавил рябчика так, что хрустнули пустотелые птичьи косточки, а между пальцев кровью потек малиновый соус. – Никому из детей Тьмы не дано видеть будущее, но я знаю, когда и кто ко мне придет. Очень скоро ты станешь моей.

Гаруса молча кивнула.

– Но еще четыре дня назад у тебя было двадцать три года, женщина. Ты их сожгла в этой скачке. Ты их сожгла, но до Мышиных гор не дойдешь. Даже с магией.

– Я должна была так поступить, Орвар.

– Ради него? – Брюхо наконец-то обратил внимание на ребенка.

– Да, ради него.

– Открой малышу лицо, – неожиданно попросил толстяк.