Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга

Миссис Симпсон посмотрела на Лазаруса — казалось, она пересчитывала деньги в его кошельке, разглядывала исподнее и проверяла, хорошо ли он подстрижен и выбрит — и удостоила проходного балла.

— Вы принадлежите к нашей церкви, мистер Джонсон?

— Бронсон, Лоретта. Теодор Бронсон. Он сын старшей сестры отца.

— В любом случае, — радостно сказал мистер Симпсон, — приятно пожать руку одному из наших парней. Где вы служите, сержант?

— В лагере Фанстон, сэр. Миссис Симпсон, я посещал вашу церковь, но проживаю в Спрингфилде.

Морин вмешалась в разговор, попросив Лазаруса извлечь Вуди из детского поезда, который только что вернулся к конечной станции.

— Теодор, скажите: пусть пробкой вылетает. Три раза катался — хватит. Лоретта, на прошлой неделе я не видела вас в Красном Кресте. Можно ли будет застать вас там на этой неделе?

Лазарус с Вуди вернулись вовремя; они увидели прощальный жест мистера Симпсона и услышали его возглас: «Удачи вам, сержант!» После чего Симпсоны удалились.

А Лазарус, Морин и Вуди направились к детской площадке, где Вуди был усажен на пони, а миссис Смит и Лазарус уселись на скамью и повели приватную беседу.

— Морин, ты великолепно разделалась с ними.

— Это было не трудно, дорогой мой. Я знала, что кто-нибудь да встретится, и потому заранее приготовилась. Хорошо, что нам попалась самая пакостная старая сплетница из всего нашего прихода; я нарочно к ней подошла. Столпы церковной общины богатеют на войне, я презираю их. Но теперь я вырвала у нее клыки, и давай забудем о них. Ты говорил об укромном местечке. Как я была одета?

— Как на французской открытке!

— Сержант Бронсон! Я респектабельная дама. Или почти респектабельная. Конечно же, вы не думаете, что я могу быть такой бесстыдней?

— Морин, я, право, не знаю, какой ты можешь быть. Ты несколько раз шокировала и восхищала меня. По-моему, у тебя хватит смелости на что угодно.

— Возможно, Теодор. Однако и у меня есть границы, дальше которых я не зайду, как бы ни хотела. Хочешь знать какие?

— Если ты хочешь, чтоб я знал — скажи. Если нет — молчи.

— Я хочу, обожаемый мой. Я просто рвусь сбросить с себя одежду, и меня удерживают от этого чисто практические соображения, а отнюдь не моральные или застенчивость. Я хочу отдать тебе свое тело, чтобы ты насладился им, как пожелаешь, а я насладилась твоим — здесь никаких пределов не будет. Но! — Она загнула палец. — Во-первых, я не пойду на то, чтобы родить ребенка от кого-нибудь кроме Брайана. Во-вторых, я не стану рисковать благополучием моего мужа и детей.

— Разве ты не рисковала сегодня ночью?

— Чем, Теодор?

Лазарус задумался. Она могла забеременеть от него? Нет. Заболеть? Она ему доверяла… Да, дорогая, ты права. Не знаю, почему ты доверяешь мне, но ты права. Итак, что же остается? Если бы мы попались, мог разразиться скандал. Но шансы были очень невелики; местечко весьма укромное. Полиция? Едва ли она стала бы заглядывать туда, да и не будет полисмен привязываться к одетому в форму солдату и снимать его с дамы.

— Да, моя дорогая, ты ничем не рисковала. А вот если бы я попросил тебя совершенно раздеться, ты бы согласилась?

Морин рассмеялась.

— Я рассчитывала на это, принимая ванную на скорую руку, чтобы быть приятной тебе, Теодор. Соблазнительная идея; Брайан неоднократно раздевал меня на улице. Это возбуждает меня, а он говорит, что так ему интересней. Но рискует он, и поэтому я не волнуюсь, когда бываю с ним. Но самой идти на такой риск непорядочно по отношению к нему. И все же я намерена сделать это, пока мои соски такие твердые, — они остались такими после твоих прикосновений. Я ужасно возбуждена — и решила не только раздеться, но и не позволить тебе поучаствовать в процессе раздевания. Дорогой, ты не заплатишь, чтобы он еще раз прокатился на пони? Но если он устал, веди его сюда.

Оказалось, что Вуди хочет прокатиться еще разок. Лазарус заплатил и вернулся. За это время у скамьи, где сидела Морин, появился солдат. Лазарус прикоснулся к его рукаву.

— Вы, кажется, куда-то шли, рядовой?

Солдат повернулся и, заметив нашивки, проговорил:

— О, извините, сержант, не хотел вас обидеть.

— Никаких обид. Желаю удачи в другом месте.

— Жаль огорчать мальчишку, — сказала Морин, — даже когда приходится это делать. Для меня он чересчур молод. Наверно, он прикидывал, не удастся ли поживиться. Но я, наверно, раза в два старше его. Мне так и хотелось сказать ему об этом, но я решила не обижать парня.

— Дело в том, что ты выглядишь на восемнадцать, поэтому они и пытаются добиться твоего внимания.

— Дорогой мой, мне далеко не восемнадцать. И если моя семнадцатилетняя Нэнси выйдет замуж за своего молодого человека еще до того, как он отправится воевать — а она хочет это сделать, и мы с Брайаном не намерены ее останавливать, — уже через год я стану бабушкой.

— Ничего себе бабулечка.

— Шутишь. А я бы с удовольствием стала бабушкой.

— Не сомневаюсь, дорогая; ты в высшей мере умеешь наслаждаться жизнью. (Как я, мама! Теперь можно не сомневаться, что эту способность я унаследовал от тебя и от папы.)

— Вот я и наслаждаюсь ею, Теодор. — Она улыбнулась. — Даже испытывая жестокое разочарование.

— Я тоже. Но мы разговаривали о том, как ты выглядишь. Не сомневайся — на восемнадцать.

— Неужели ты не заметил, как обвисли мои груди, выкормившие столько детей.

— Ничего подобного я не заметил, мадам.

— Выходит, вы не лишены осязания, сэр, поскольку вы ощупывали их весьма добросовестно.

— На осязание не жалуюсь. Очаровательные груди.

— Теодор, я стараюсь заботиться о них. Но за последние восемнадцать лет слишком часто они были полны молока. Вот этому, — она кивнула в сторону Вудро, восседавшего на пони, — молока не хватало. Пришлось его посадить на «Игл Бренд», и он был очень недоволен. Когда два года спустя я родила Ричарда, Вудро пытался поживиться за счет младенца. Но я проявила твердость — а мне так хотелось не обидеть обоих. Но надо быть честной по отношению к детям; не следует обижать одного, угождая другому. — Она снисходительно улыбнулась. — Я слишком люблю Вудро, поэтому приходится следовать правилам до последней буквы. Возвращайся через год, Теодор, когда грудь моя наполнится и я буду похожа на дойную корову.

— Но что я найду здесь через год?

— А ты надеешься опять побывать под каштаном? Едва ли, дорогой мой. Увы, мой сорванец скорее всего лишил нас единственного шанса.

— Нет, на это я не надеюсь. Достаточно, если удастся попробовать продукт, так сказать, непосредственно на месте изготовления.

(Мама Морин, как говорит Галахад, а я с ним не спорю, я — самый «грудеизбалованный» мужчина во всей Галактике. И сейчас передо мной оказался объект, подаривший мне эту привычку. Как хочется рассказать тебе об этом, дорогая.)

Она улыбнулась, фыркнула и как будто обрадовалась.

— Пожалуй, это устроить не легче, чем встречу под каштаном. Впрочем, если подумать, можно сделать все так, чтобы не шокировать моих детей. А ты такой же негодник, как и мой Вудро. Но мне нравится. Скажу тебе по секрету, дорогой, что Брайан пробовал мое молоко неоднократно. Говорил, что проверяет качество и жирность.

(Папуля, а у тебя неплохой вкус!)

— Ну и как? Ему понравилось?

Морин блаженно хихикнула.

— Дорогой, а ты такой же шалун, как и мой муж. Мне кажется, что у меня стало двое мужей. Он говорил, что нравится, но скорее всего, шутил. Сама я тоже пробовала, но ничего сказать не могу.

— Мадам, надеюсь, что получу возможность высказать мнение знатока. Похоже, что наш ковбой уже стер спину этому пони. Куда дальше? Поедем на катальную гору Бен Гур?

Морин покачала головой.

— Мне ужасно нравятся американские горы, но я не пойду. У меня ни разу не было выкидыша, Теодор, — и не будет, если я буду осторожна. Можете покататься с Вудро.

— Нет, я не оставлю тебя одну, ведь в этих джунглях полным полно волков в хаки, готовых слопать восемнадцатилетнюю бабенку. А как насчет комнаты смеха?

— Хорошо. — Она вдруг поджала губы. — Вообще-то нет, я забыла: там дует от пола. Это делается для того, чтобы девчонки визжали и хватались за юбки. Мне все равно, но трусов-то нет, дорогой, — а ты, наверно, не захочешь, чтобы все увидели, что снизу я так же рыжеволоса, как и сверху.

— Неужели?

Она кротко улыбнулась.

— Зачем дразнишься, разве не знаешь?

— Под каштаном было очень темно.

— Рыжая и там и сям, Теодор. Я бы с радостью представила тебе доказательства, но, увы, не сложилось. Брайан тоже интересовался, когда ухаживал за мной. Вернее, дразнил меня — что было спрашивать? — ведь я веснушчатая, как Мэри. Пришлось разрешить ему навести ясность — на травянистой Полянке возле реки Мараис-дес-Сигнес, — а тем временем благородная старая кобылка по имени Дейзи щипала травку и не обращала внимания на мои блаженные стоны. В автомобиле тоже неплохо, но лошадь и экипаж обладают множеством преимуществ. Разве ты не успел этого обнаружить, когда стал интересоваться молодыми дамами?