Александр Тюрин - Вооруженное восстание животных

Кстати, в охватившем меня сне я отношусь к докторскому носу с пониманием. А может, товарищ – потомственный хирург? Куда больше беспокоит, что он там собирается ковырять?

В качестве ответа металл ныряет в мой нос, потом опускается в глотку, добирается чуть ли не до желудка. Там из докторского носа что-то высмаркивается. И я сразу чувствую тяжесть под ложечкой.

Сон заканчивается, возвращаюсь в явь. Батюшки – на часах уже семнадцать часов следующего вечера. Получается, что я почти сутки проспал!

Да и в желудке нехорошо. Хотя чего там может быть хорошего? Однако, есть и плюсы, за время лежки и спячки голова облегчилась, организм мой остыл, и уши, как новые трубы.

Я шлепанцы с дивана спустил, а рядом с моим лежачим местом нашелся новый повод для огорчения, еще одна подозрительная лужица с каким-то утробным запашком – если точнее с запахом гнилых белков.

Я, спотыкаясь, будто богатырский конь, направился к «Секстиуму». Вот единственное, что мне не изменит, когда успокоит, а когда и силенок подбросит. Но железная уверенность в «докторе Хантере» рухнула, нанеся душевную травму, едва я оказался в виртуальных джунглях.

Что-то двинулось из меня наружу, так сказать, чтобы поздороваться. И я, метнувшись в ванную комнатку, как лев за антилопой, стравил там харчи в раковину. По завершению процедуры, ноги у меня, как у плюшевого мишки стали, и я ударил туловищем пол. Упал и остался лежать.

На кафеле вскоре стало холодно. С натужным кряхтением я выполз из ванной комнаты. Только на теплом ковре в гостиной (она же еще кабинет и спальня) немного в себя пришел. В себя пришел, встал, попил пивка для дезинфекции и почувствовал, что жизненные силы ко мне возвращаются.

Любое полное сил тело, не евшее сутки, требует еды. Я налопался макарон, задабривая живот; и наконец, мораль моя настолько окрепла, что я пошел в ванную комнатку прибраться.

А там подарок, оказалось, меня поджидает, рассчитанный на особое чувство прекрасного.

В раковине, той самой, куда я бле… пардон, стравил, червячки резвились, толстенькие, как те самые макароны, но вдобавок с заметным сосательным отверстием с одного конца и какими-то иголочками и крючками на другом. Это откуда они? Это из меня что ли?!

Некоторые червяки-активисты уже просыпались на пол и неторопливо расползались кто куда. Один червячок решил познакомиться поближе. Присосавшись и изогнувшись, он стал процарапывать своими крючками носок моего тапка. Я попытался отшвырнуть малолетку, мол, знай свое место, щенок; но тут же пришлось разочароваться в проявленной грубости.

Большой палец ноги обожгло, ошпарило и дернуло.

Током, что ли, шарахнуло? Или еще чем? Я скинул тапок вместе с червяком. Палец уже опух и покраснел, а в нем застряла одна из иголок. Поскорее ее вытащил и залил пострадавший член йодом.

Малыши, оказывается, опасны и способны на многое – снимаю шляпу перед мастерством природы.

Однако, внимание приковалось к тому, что шкафчик в ванной комнате они весь источили (я ж на нем столько месяцев проверял свое плотницкое мастерство), еще и пасту зубную слопали, шампунь и то сметали. Вот этого уже простить нельзя! Даже природе.

Милая компания, тем временем, десантировалась почти в полном составе из раковины и уже явно тяготилась тесноватой ванной. Смышленые малыши стремились на просторы моей квартирки.

Стало обидно, что кто-то сейчас будет комиссарить на такой скромной жилплощади.

Я, между прочим, порядок люблю, никогда на паркет не сплевываю и хабарики к потолку не приклеиваю, хотя и умею. Да и лишних вещей, продуктов что-то у себя не замечал. Могу я намечающееся веселое пиршество позволить, не умаляя своего человеческого достоинства? Был бы я без достоинства, йог какой-нибудь, нолик, который умалить нельзя, то смотрел бы сейчас на живые сосиски ласковым взором. Но от йоговских упражнений и припевок у меня всегда начиналось сильное зевание.

И кинулся я защищать свою честь, достоинство и имущество, применяя разнообразное оружие. Испробовал я для борьбы с гаденышами бесполезную швабру (присоски у них будь здоров) и никчемную табуретку (в момент битья они как заклепки). Потом сгонял на кухню за особой заначкой для зимы – бутылью спирта. Вернулся в ванную, суровый, как Снегурочка, и расплескал зимнюю радость, зажав до обеззвучивания крик: «Подавитесь, падлы».

Червячки мои, конечно, оживились, давай слизывать, думали, что угостились на очередную халяву. И тут я, неумолимый, как Молох, температурку им добавил, бросил спичку слегка дрогнувшей рукой.

До безумия было еще далеко, я вроде осмысленно понадеялся на прочность кафеля и гидроизоляции в ванной комнате. Кое-кто из моих маленьких друзей пытался покинуть мероприятие типа «ауто-да-фе», большинство же, наоборот, давай сползаться в прочный комок.

Те мерзавчики, что на поверхности этого кома оказались, спеклись в итоге в корочку. Однако, когда пожар закончился и корочка лопнула, показалась живая-здоровая начинка из их товарищей. А вот моя ванная комната, некогда гвоздь программы, пропала и сгинула; одна вонь и копоть в виде положительного сальдо.

Я, наверное, только после этого завелся по-настоящему. Надел кованные ботинки, напялил шерстяные перчатки, на них резиновые рукавицы, оставшиеся с тех времен, когда я работал говночистом-сантехником, подхватил гирю-двухпудовку, ее тоже тряпкой обмотал.

Получилась палица, вроде той, что была у любого уважающего себя былинного деятеля. Ею стал я крошить врагов, добивая заодно остатки кафеля, сотрясая здание до самого фундамента.

Правда, было одно «но»: малыши бодро, как мячики, отпрыгивали всегда от моей дубины в нужную сторону.

Наконец я случайно расколошматил раковину. Но психоз еще не прошел, не кончилась заводка.

Я подхватил стальной прут и снова вышел на поле брани и срани. Однако «макаронам» я уже надоел, так что они и скрылись через сток.

Матч завершился в чужую пользу. Стою я перед ванной комнатой, уничтоженной моими собственными усилиями, и страдаю. Страдаю как-то философски.

Почему животные в моей жизни, вначале в виде персонажей «доктора Хантера», а потом и наяву, играют такую роль?

Достоевский и Толстой никогда не взялись бы писать о зверях, для них это было бы низменно и мелко. Где тут вопросы нравственности, где клубок человеческих взаимоотношений, где основа духовного возрождения – спросили бы они и, не получив ответа, ушли бы, монотонно гудя: «Суди его Бог». Однако же, господа хорошие – заметил бы я им вслед – есть вещи, от которых побледнеют ваши Безуховы и Карамазовы.

Давайте сравним поведение червяг и некоторых наших сограждан. Если не станем зажмуриваться, найдем так много схожего.