Сакё Комацу - Времена Хокусая

— Мы не даем сведений о состоянии здоровья больных, — отрезала она.

— Почему?

— У нас такие правила. О ходе болезни и состоянии больного мы сообщаем только тем, кому считаем нужным сообщить.

Странный ответ. Впрочем, может быть, так и надо. Хотя…

— Странные у вас правила.

— Знаете ли, у нас на излечении находятся люди, занимающие видные посты.

Мне стало неловко, но я задал еще один вопрос:

— Скажите хотя бы, когда заболел начальник экспедиции Хино?

Глаза девушки стали совсем холодными, и я поспешно добавил:

— Я специально ради него прилетел с Марса. Скажите! Ну, пожалуйста!

Очевидно, подействовала моя форма космического техника. Девушка чуть-чуть смягчилась. Она помедлила немного, потом достала журнал, полистала его.

— Он у нас с двадцать седьмого сентября.

— Что?! С того самого дня, как вернулась экспедиция?

Ответ на самый простой, не преследовавший никакой тайной цели вопрос вдруг вызвал у меня смутные подозрения.

— Значит… он заболел еще на корабле.

— Простите, больше я ничего не знаю.

Девушка явно насторожилась. Теперь уж от нее ничего не добьешься.

В брошюре ни одним словом не упоминалось, что Хино заболел. Какой же недуг обрушился на начальника экспедиции, что его пришлось госпитализировать немедленно по возвращении на Землю? Или он заболел, как только корабль совершил посадку? Во всяком случае, об этом должны были написать в брошюре.

Я отошел от окошка администратора. Как человек, знакомый с космосом, я чувствовал, что здесь что-то не так.

Член экипажа космического корабля прямехонько с космодрома попадает в больницу, — значит, состояние его здоровья внушает серьезные опасения. Видимо, это нервное расстройство. Такие случаи бывали. Постоянное напряжение, ежеминутное ожидание смерти нередко наносили страшный удар по нервной системе, и человек навсегда выходил из строя. Даже в наши дни совершенная техника, в какой-то степени гарантирующая физическую безопасность, не может защитить душу от потрясения. Вот и случается, что тело продолжает жить, а разум умирает.

Может быть, и с Хино произошло то же самое. Ведь он беспокоился не только о себе — обо всем экипаже, о ценных данных, которые нужно было доставить на Землю. Вот и не выдержал. Печальное завершение экспедиции: с космодрома — в больницу у свинцового моря.

Об этом не написали в брошюре. Уважение и любовь к своему начальнику не позволили его подчиненным упоминать о таких вещах. У кого поднялась бы рука написать: «Начальник экспедиции в пути потерял рассудок»? Хотя в то же время подобное упоминание послужило бы важным и одновременно безжалостным предупреждением для всех последователей. Но члены экспедиции не сделали этого, отдав последнюю честь своему великому и несчастному старшему товарищу.

В моих ушах засвистел холодный, обжигающий ветер. Он дул с бескрайних просторов свинцового моря.

Я решил повидаться с первым штурманом Данаэ. Мне повезло: он находился в космопорте на севере Гренландии. Я воспользовался транспортно-грузовой ракетой, курсирующей над Северной Америкой, и прибыл в Нью-Онтарио, а там пересел на динамоплан.

Прибыв в гренландский космопорт, я тут же пошел в канцелярию. Солнце, отражавшееся от гладкой поверхности ледяного поля, резало глаза. Белое поле без единого темного пятнышка, без единой тени. Ослепительный свет. Впечатление угнетающее.

Начальник порта, пожилой седой мужчина, при моем приближении поднял голову. На его столе я увидел кучу каких-то пожелтевших бумаг. Словно они лежали здесь с незапамятных времен.

— Вы по какому вопросу?

— Я хочу повидать Данаэ.

Глаза мужчины смотрели в пространство.

— Данаэ. Так, так…

— Да, мне нужно с ним повидаться.

— А его уже нет.

— Как нет? Уехал?

— Да, и очень далеко.

— Далеко? На Сатурн? На Юпитер?

— Нет, гораздо дальше.

Я взбесился и перешел на высокие ноты:

— Да что вы мне голову морочите?! Куда уехал Данаэ?

— Какой у вас, однако, громкий голос… Данаэ…

— Ну, что Данаэ?

— Он умер.

— Умер?!

— Да.

Начальник погрузился в море желтых бумаг. Ему не было до меня дела. Но я не сдавался.

— Когда он умер?

Человек за столом чуть поднял голову.

— Да дней десять назад. Во время испытания ракетного двигателя взорвалось сопло, и… Не повезло ему…

Больше он ни разу не взглянул на меня.

Я вышел на покрытое ледяной коркой поле. Что ж, бывает и так. Жизнь, которую ты сумел сохранить в звездном полете, вдруг обрывается на Земле. Во время самого обычного опыта. Верно, судьба. Уж лучше умереть так, чтобы товарищи привезли твои вещи на Землю. Конечно, если считать, что в вопросе смерти тоже бывает везение или невезение.

Я поднял воротник электротермической шубы, взятой напрокат в космопорте Нью-Онтарио, и зашагал к динамоплану.

Через три дня мне удалось попасть на грузовой транспорт, отправлявшийся на базу «Луна». Обычно в таких случаях мне помогало то, что я был служащим организации по развитию Марса и космическим техником. Так сказать, профессиональная солидарность. На корабле меня встретили шуточками, как человека, наконец-то решившего вернуться к своим пенатам и неожиданно в спешке перепутавшего направление.

База «Луна» находилась на южных склонах горной гряды Сьерра, на самом краешке тоскливой равнины, ограниченной с юга и востока гигантскими трещинами. На севере — острая, серебрящаяся до боли в глазах пила Сьерры. Обычный лунный пейзаж, лишенный атмосферы: слепящие пятна света — и рядом вечная чернота. В пустоте нестерпимо красное, как расплавленная медь, солнце, огромное на фоне немигающих звезд.

Надев скафандр с большим прозрачным шлемом, я встал на эскалатор и спустился вниз, в лунные недра. База была там. Пройдя несколько воздушных люков, я очутился в отсеке с надписью «Космослужба». База «Луна» была не городом, а обыкновенной базой по использованию природных ресурсов планеты. Впрочем, это явствовало из названия. Условия жизни на Луне куда хуже, чем на Марсе или Венере. Вот здесь и не строили городов.

Эта база была выдолблена в метаморфических горных породах южного склона Сьерры. Она уходила этажей на пять вглубь.

Я огляделся. Тесновато. Все помещения битком набиты какими-то ящиками и контейнерами. По потолку тянулись металлические трубы и бесчисленные провода, к бетонным стенам лепились коробки с регуляторами атмосферного давления. По стальным рельсам двигались подъемные краны. Словом, негде было ступить. Все подчинено одной цели — освоению богатств природы.