Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

- Да что вы говорите? - пробормотал Ошии.

- Да, господин Ошии, да, - чуть ли не весело подтвердил господин Ерикку. - Поверьте мне, как профессионалу.

- В прелюбодеяниях?

Ерикку расхохотался.

- А вы шутник, господин Ошии. Большой шутник! Нет, в этом деле я профессионал поневоле. По долгу службы иногда приходится распутывать дела о супружеских изменах. Обычная рутина линейных отделов полиции. Вот и сейчас, - Ерикку доверительно наклонился к Ошии, - вот и сейчас где-то здесь что-то замышляется. Люди встречаются, люди расходятся. Обычная жизнь.

Фривольность господина детектива раздражала. Ситуация обязывала Ошии растянуть рот до ушей, вежливо хихикать и угостить господина детектива виски, но больше всего хотелось встать, дернуть пошляка за шиворот и отхлестать его по щекам. Газетой. С заметкой. Чтобы ее (заметку) разорвало в клочья, ибо, чтобы там не нес господин детектив, но он так же походил на специалиста по прелюбодеяниям, как господин Ошии - на активного участника подобных историй.

- А не выпить ли нам, господин Ошии, за знакомство? Я угощаю. Право, здесь подают абсолютно бесподобный коньяк. Вы знаете, как его делают? Мне рассказывал вон тот стюард, - Ерикку кивнул куда-то вбок. - В трюме дирижабля хранятся специальные бочки, в которых сто лет, представляете - сто лет, выдерживалась мадера... Кстати, вы знаете, что такое мадера? Нет, господин Ошии, вы не знаете, что такое мадера!

Господин Ерикку был не дурак поболтать и не дурак выпить, что следовало из его поистине энциклопедических знаниях о приготовлении и потреблении разнообразных горячительных напитков. Но жемчужиной его коллекции оказался рецепт изготовления коктейля на основе автомобильной тормозной жидкости с добавлением специально обработанных опилок.

Странно, но на протяжении всего нескончаемого потока болтовни ладонь детектива продолжала возлеживать на развороте газеты, а подрагивающий мизинец тихо, почти незаметно, перемещался в сторону, пока не коснулся блокнота господина Ошии и не придавил тисненый кожаный переплет длинным наманикюренным ногтем.

- Так вот, господин Ошии...

- Я не называл вам своего имени.

- Простите?

- Я не называл вам своего имени, - упрямо поторил Ошии, надеясь, что господин детектив (или кто он там был) смутится, вскочит не со своего места, вежливо раскланяется, признается в своих ошибках, сделает еще кучу ненужных телодвижений и, наконец-то, исчезнет в той тьме, откуда он и вынырнул.

Однако детектив продолжал сидеть. Только улыбка его потеряла всяческую доброжелательность, превратившись в неприятную ухмылку.

18

- Это плохая шутка, сеньор Сабуро и сеньор Сиро, - заметил спокойно Авель.

Госпожа Коноэ всхлипывала. Коноэ-младший, напуганный визгом, сморщился, готовясь зареветь, но увидел электрозажигалку в руках Авеля и потянулся к ней ручкой.

- Это плохая шутка, - повторил Авель. - Нельзя доставать оружие, чтобы только угрожать. Всегда приходится в кого-нибудь выстрелить, сеньор Сабуро и сеньор Сиро.

- Мы не шутим, - холодно сказал Сабуро, и странная тень прошла по его фигуре, как помехи по экрану телевизора. Теперь это был не перемазанный шоколадом школьник младшего класса, а высокий паренек лет четырнадцати в кожаной куртке с перехваченными красной лентой непослушными волосами. Словно кто-то переключил канал с детской передачи на криминальные новости. То же самое произошло с Сиро, превратившимся в плотного увальня с равнодушным взглядом близко посаженных глаз.

Прыщавая нервно захихикала. Хихиканье перешло в икоту, а затем - в жуткий рев с подвыванием. Вторая гольфа сползла на лакированную туфлю. Сарасина колотила по подлокотникам, трясла головой, и слезы дождем разлетались по комнате.

Коноэ-младший повернулся к прыщавой, уставился на нее с удивлением, госпожа Коноэ закрыла себе рот, а господин Коноэ наконец-то сказал:

- Давайте успокоимся и сделаем так, как хотят эти молодые люди.

- Разумное решение, - зло усмехнулся высокий паренек.

- К сожалению, мы не можем успокоиться и сделать так, как хотят эти молодые люди, - сказал Авель. - Мне все равно придется отобрать у них оружие.

- Глупо, - сказал увалень, - очень глупо.

Сэцуке стояла рядом с Авелем и с ужасом смотрела на Сабуро и Сиро. Рука стюарда придерживала ее за плечо, и его ладонь была настолько тяжелой, что Сэцуке не смогла бы сделать и шаг, даже если бы захотела. Стой на месте, говорили пальцы, главное - не двигайся, замри, говорила ладонь, и тогда все будет хорошо, все будет очень хорошо, Сэцуке. Но разве может быть что-то хорошего в близкой смерти? А она, Сэцуке, ее чувствовала. У смерти всегда есть запах. Она хоть и незаметна, но у нее запах каленых орешков. Почему? Спроси у самой смерти...

Авель делает небольшой шаг вперед и слегка вбок. Ему нужно крохотное движение, пару сантиметров, и тогда Сэцуке останется позади его широкой спины в относительной безопасности, скрытой от пристальных зрачков голодных машинок смерти. Все происходит очень медленно, словно комната заполнена прозрачной, но густой смолой, и приходится прилагать значительные усилия, чтобы преодолевать ее сопротивление.

Авель еще не закончил движения, а Сэцуке видит, как лицо высокого паренька бледнеет, губы беззвучно шевелятся, палец на курке начинает роковое движение, а увалень почему-то также медленно поворачивается куда-то вбок, его пистолет черной вороной взлетает вверх, освобождая Сэцуке от пристального взгляда голодной смерти, машинка высокого паренька дергается - раз, еще раз, еще, отплевывая нечто багровое, упрямых жучков, которые начинают быстро прогрызать загустевший воздух, оставляя позади туманные следы. Сэцуке бежит наперегонки с этими жучками, потому что Авель слишком медлителен, он словно не замечает приближающиеся огоньки, но пальцы его соскальзывают с плеча девочки, и она летит, летит, летит туда, где свет, где радость, отталкивая Эдварда, потому что... Впрочем, она не успевает ничего додумать, она никогда не успевала ничего додумать, она ловит телом ужасных жучков и ее отбрасывает назад к Авелю, прибивает к нему тремя гвоздями, навсегда соединяя в единое целое...

19

Тишина. После выстрелов тишина оглушает.

- Мне пришлось... - говорит Тэнри. - Мне пришлось... - как будто кто-то требует от него каких-то оправданий.

Кровь растекается из под тел, и вот уже густой ручеек подполз к лапке игрушечного медведя. Все молчат. Господин Коноэ продолжает держать тлеющую ароматическую палочку, и запах пороха перебивается благовониями. Сарасина с зеленым лицом и зажатым ртом наклоняется вперед, словно хочет лучше рассмотреть тела Сэцуке и Авеля, госпожа Коноэ откидывается на спинку кресла в милосердном обмороке, а Коноэ-младший беззвучно плачет. Крупные слезы вытекают из глаз ребенка, сползают по щечкам, собираются на подбородке и капают на пальцы госпожи Коноэ.