Дуглас Брайан - Золото гномов

— Да, — хрипло сказала Сфандра. — Он прекрасен. Неожиданно в тишине храма прозвучала невидимая струна. Потом вторая. Откуда взялась здесь лютня, кто играл на ней, скрываясь в темноте, за дымом курильниц? Струны загремели резко, отрывисто, и жрица нараспев заговорила:

— Вот желтая струна Зират, слушай ее, Сфандра из степей. Быстро воспламеняется человек желтой струны и быстро сгорает.

Мелодия лютни изменилась и зазвучала в темноте храма на более низких нотах.

— И вот белая струна, Замэнат, Сфандра из степей. Слушай. Медлительны, неповоротливы люди белой струны, но невозможно заставить их свернуть с пути, отказаться от цели. Их тела устилают дорогу к великой цели.

Словно изогнувшись, мелодия лютни упала до самых низких нот.

— И черные струны слушай, Сфандра, дочь Эстред, струны неотвратимой смерти. Мрачны люди черной Мэнат, но открыта им мудрость жизни, и суть ее неотвратимость смерти, какой бы долгой и прекрасной ни была жизнь. Слушай ее, женщина с белыми волосами.

Сфандра молчала, все больше подчиняясь властному голосу жрицы и неодолимому ритму, заключенному в музыке. А мелодия вдруг взмыла и стала веселой и яростной. Сфандра встрепенулась, глаза ее широко раскрылись. Дым заволакивал стены, и только девочка Алат победоносно светилась в широком солнечном луче, рассекающем полумрак.

Жрица резко хлопнула в ладони.

— Красная струна Алат! — выкрикнула она. — Струна горячей крови, стучавшей в висках, стекающей по мечу! Ты воин, юная женщина из степей!

— Да… — шепотом отозвалась Сфандра, чувствуя, как слабеют ее руки.

Голова кружилась. Музыка становилась все громче. Гремели уже три или четыре лютни. Беззвучно раскрылись еще три окна в потолке, и лучи-лезвия упали на трех богинь. Задетое этими лучами одеяние жрицы, казавшееся в темноте пепельным, вдруг вспыхнуло нестерпимо алым светом. Отблески сверкающего шелка пронизывали дым курильниц, окрашивая и его в кровавый цвет. Черные глаза на бледном лице загорелись.

— Три богини судьбы смотрят на тебя, Сфандра, три богини — старшие сестры Алат, готовые повиноваться ее слову. Черная богиня Мэнат, неотвратимость смерти. И белая богиня, неумолимость течения времени, Замэнат. А третья, Зират, желтолицая, воля и каприз. В честь четырех сестер их отец, Безымянный Бог, создал лютню. Только он дал ей еще и пятую струну — душу…

Стало очень тихо, и в этой тяжелой, тревожной тишине Сфандра почти против своей воли спросила:

— Где душа?

Ей казалось, что она утратила тело и летит куда-то. Словно издалека донесся до нее пронзительный смех жрицы.

— Ты! — крикнула она. — Душа храма — человек, преклоняющий колена! Человек, которому нужно божество! Смиренный и униженный перед высшими сила

ми! А у них, — она резко выбросила вперед руку, указывая на изваяния, нет души. Они убили Безымянного Бога, своего отца, потому что он был слишком велик и слишком бескорыстен. И они записали на стенах свой погребальный плач по отцу, Сфандра, чтобы подобные тебе, придя сюда, рыдали над его гибелью вместо них…

Светлое детское лицо Алат сияло над синим камнем. Беспощадное детское лицо. И Сфандра уже знала, что никогда не сможет протянуть руку и взять синий камень, отобрать его у богини.

Высоким голосом, в котором звенела медь, жрица начала читать погребальный плач. Сфандра почти не разбирала слов, и только звук этого ледяного голоса завораживал ее.

Голос отзвенел, и сразу же стихли струны. Два окна закрылись, и теперь в лучах света стояли только веселая Алат и жрица в струящемся алом шелке, словно охваченная огнем. Губы ее стали совсем черными, глаза смотрели и не видели. Сфандра стиснула зубы так, что заныли скулы. В ушах гремела тишина — бешено стучала кровь, и уходило, уходило эхо грохочущих струн.

Глухой грудной голос произнес:

— Жертва. Алат ждет.

— Но у меня нет ничего, — еле слышно ответила Сфандра.

Тот же голос отозвался:

— Отдай ей свои серьги.

Девушка повиновалась. Золотые диски исчезли в складках одеяния жрицы. Затем она сказала:

— Человек может дать богине свою кровь или свое слово.

Кто это говорит, в полусне подумала Сфандра. Губы жрицы были плотно сжаты. Но у девушки больше не было своей воли. Она протянула руки, подставляя под жертвенный нож свои вены. Из другого угла кто-то нараспев произносит:

— Прежде, чем отдать свою кровь, пусть отдаст свое слово.

И сразу ожили и зашумели те, кто сидел вдоль стен, повторяя глухими подземными голосами:

— Слово! Слово! Пусть отдаст слово!

— Слово! — пронзительно вскрикнула жрица. Сфандра смотрела на нее, не отрываясь. Она подалась вперед, стиснула на поясе руки. Она не понимала. Дым пропитал ее легкие, затуманил глаза. Кровь шумит, как водопад. Светлое безжалостное лицо с раскосыми глазами оживает, пухлые губы вот-вот дрогнут в усмешке.

— Скажи слово, — требовательно повторила жрица. — Слово, любое, первое попавшееся.

Сфандра набрала в грудь отравленного воздуха и поняла, что никак не может решиться. Ее сотрясала дрожь.

— Говори, не думай! — Лицо жрицы пылало яростью. — Слово! Говори!

Теряя силы, Сфандра выкрикнула:

— Алазат!

Она видела только луч света и страстное лицо в этом луче: черные глаза, огромные, ввалившиеся, горящие; темный, скорбный рот. И если бы из луча ей крикнул медный голос: "умри!", она бы умерла. Не понадобилось бы резать вены и обмазывать кровью ноги и руки девочки из алебастра. Сфандра просто опустилась бы на пол и перестала дышать…

7. Воспоминание

Минуло несколько часов. Алвари начал проявлять признаки беспокойства. Он расхаживал взад-вперед по площади и успел уже повздорить с двумя водоносами, которые простодушно потешались над его заносчивостью, не соответствующей столь малому росту. Конан кусал губы, но не вмешивался. Склочный карлик в конце концов не слишком-то привлекал к себе внимание. Уродцам положено иметь дурной нрав, это только работает на их образ.

— Должно быть, хозяин плохо кормит тебя, вот ты и не вырос, — заметил под конец один из водоносов, чем окончательно вывел гнома из себя.

— Хозяин, смотри ты! — взревел Алвари. — Кто мой хозяин, этот верзила? Да будет тебе известно, у меня нет никакого хозяина, кроме несчастливой судьбы, забросившей меня в эту проклятую богами землю…

От хохота водонос чуть не выронил кожаное ведро.

— Ладно злиться, коротышка, — сказал он напоследок дружески и сунул Алвари горстку фиников. — Лучше подкрепись, да не раздувайся так, а то лопнешь.

Алвари плюнул, однако финики взял, после чего сел в пыль возле колодца и мрачно уставился в землю перед собой.