Стенли Вейнбаум - Черное Пламя (сборник)

“Я единственное существо в этой части Вселенной, кто держит в руках сей знак могущества и власти, и власть моя безгранична”.

Для того чтобы испытать в действии свой атомный разрушитель, он избрал объектом распада крохотный, размером не более булавочной головки, кусочек чистого калия. Калий — элемент в природе довольно редкий, и он не хотел проводить испытания на атомах кальция, железа или алюминия, чтобы стать свидетелем того, как вырвавшийся на свободу смертоносный луч разрушает стены его дома, а при определенном стечении обстоятельств обращает в пыль раскинувшийся на сотни миль сгусток материи под названием город Чикаго.

Этот маленький, все еще влажный от масла кусочек калия он положил на керамическую плитку, расположенную в фокусе действия его радоновой трубки. Некоторое время Эдмонд просидел в неподвижности, мысленно выстраивая в сознании модель атомного ядра калия, подбирая ключевой электрон, на который обрушится сила его воздействия. Потом с необычайной осторожностью установил свинцовые излучатели в требуемую позицию, прошел в дальний угол комнаты, взялся рукой за рубильник генератора и, не решаясь опустить его, долгим оценивающим взглядом рассматривал отдельные узлы и детали своего устройства. А потом вдруг разжал побелевшие пальцы, оставил рубильник, подошел к прибору и убрал керамическую плитку.

Он вдруг подумал, что сама плитка может содержать соли калия или натрия; малейшая ошибка в установке частоты прерываний может ввергнуть родственные элементы в страшное жерло вулкана разрушений. В эту секунду впервые, как никогда раньше, он находился на грани свершения ошибки.

Эдмонд Холл переложил кусочек калия на свинцовую пластинку, вернулся к рубильнику и решительным движением рванул его рукоятку вниз. Ровно загудел генератор, радоновая трубка вспыхнула характерным фиолетовым свечением. Ему хотелось верить, что в эту секунду сквозь незащищенную полусферу рвался на свободу поток космических лучей — не рассеянных атмосферой, а холодных и безжалостных, как кинжальный луч прожектора в ночном небе…

Но калий без движения продолжал влажно поблескивать на своем свинцовом ложе. Эдмонд Холл вернулся к прибору, наугад перенастроил прерыватель на более низкую частоту, включил рубильник, и снова завращался, снова ровно загудел генератор.

И свершилось. Там, где раньше спокойно лежал ничтожный кусочек металла, вспыхнул двухфутовый огненно-фиолетовый раскаленный шар, чей жар опалил человеку ресницы, чей страшный огонь не могли вынести глаза человека. Громовые раскаты рвали человеку барабанные перепонки, и длинные зигзагообразные молнии вырывались из складок его одежды. Вихрь уничтожения ворвался в жилище человека, а огненный шар его полуослепшим глазам казался открывающимися вратами Ада. Секунду, две секунды полыхало адово пламя, а потом с треском рассыпалось миллионом искр, растаяло, потемнело, превратилось в ничто. Резко пахнуло озоном, и Эдмонд Холл отнял обожженные руки от полуослепших глаз и смотрел, потрясенный, на последствия вызванных им самим черных сил…

Лужица расплавленного свинца растекалась по столу, и по краям ее дымилось дерево. Он забросал лужицу землей из подвернувшегося под руку цветочного горшка и оглядел комнату. Он думал, что будет гораздо хуже. Радоновая трубка разлетелась на мелкие осколки, прерыватель превратился в груду обломков — не беда, все это, стоит лишь захотеть, он быстро восстановит.

Стоит лишь захотеть… но он уже знал, что никогда не захочет. Эксперимент закончен, закончен навсегда — и интерес к нему угас безвозвратно. Пусть все это, никем не отмеченное, остается в обломках, пусть человек утоляет жажду жалкими каплями энергии, как он и привык всегда делать. Он запечатал случайно вырвавшийся на свободу океанский поток; он не хочет быть властелином, и он не хочет разрушать.

Эдмонд Холл позвал Магду убрать мусор и спустился в библиотеку. Посадил Homo на колени и долго сидел так, бездумно разглядывая холодное жерло камина.

Глава шестая

После кульминации забав с атомной физикой ощущение бесплодности усилий, о котором Эдмонд имел лишь теоретическое представление, встало перед ним во всем своем практическом великолепии. Он устал от бесплодной погони. Слеп думающий, что знание указывает путь во мраке; ибо, как блуждающий в трясине огонек, ведет оно в никуда. Если ложны отправные точки — все знания тщетны. Если не существует истины Абсолютной, наука есть несовершенный инструмент познания маленьких относительных истин. Стремящийся к знанию подобен тому, кто из бесконечности фактов, сумма коих равна нулю, отщипывает малые крохи. Суета, тщетность — вот имя погони за непостижимым. И разумы-близнецы Эдмонда Холла разошлись на мгновение, чтобы предаться каждый своему логическому построению.

“Каждое усилие заранее обречено на провал, и единственное предназначение живущего, сознавая это, продолжать борьбу и в борьбе обрести свободу”.

“Каждое усилие заранее обречено на провал, — с той же отправной точки стала развивать мысль вторая половина его сознания, — и только в понимании бесплодности борьбы заключена истинная свобода”.

И, слившись в единое целое, провозгласили:

“Только одно достоверно, что истина есть форма выражения опыта, а значит, понятие субъективное”.

На какое-то время Эдмонд решил покинуть стены лаборатории и отправиться в погоню за знаниями несколько иного толка. Заброшенный в мир, населенный человеческими существами, он решил посвятить свое время изучению и анализу деятельности этого общества. Давно придя к пониманию, что он — существо чуждое этому миру, чуждое по разуму, чуждое по внешности, — он все же хотел составить свое собственное мнение о тех, кто его окружает, и если они действительно так чужды его естеству, хотя бы понять, в чем заключается эта пропасть различий. Для Эдмонда, который видел и оценивал происходящее с двух точек зрения, сей мир представлялся немыслимо сложным, и он не понимал, как могут жить в нем существа с одномерными восприятиями их единственного разума.

“Удел всего живущего пребывать в мире, превосходящем их способности, к познанию этого мира, — размышлял он. — Слепой червь, обладающий лишь чувством осязания, живет в мире одного измерения, но тем не менее, существам из другого мира это не мешает нападать и пожирать его. Я отправляюсь в сказочную страну, где все имеет только одну сторону, но я вовсе не уверен, что найду там свою “плотскую королеву”.

Итак, Эдмонд Холл запер дверь своей комнаты чудес, оставив за ней надежды в лабиринтах природного естества открыть путь к познанию истины. Ибо понял — неисчислимы грани этого драгоценного камня, и даже для разума, несравненно более могущественного, непосильной окажется задача отыскания истины в лабораторной пробирке. И, заперев одну дверь, он открыл дверь в мир города-великана и бросился в его кипящий, стремительный водоворот.