Дмитрий Биленкин - Пустыня жизни
- Врагов не считают, а уничтожают. - Луч солнца к перечеркнул лицо Феликса, его искрящиеся глаза смотрел возбужденно и весело. - По штуке на боевую машину, довольны?
- Ого! - воскликнул кто-то.
- И мы, как обычно, первые? - уточнил Нгомо.
- Естественно, другие не успеют, мы ближе всех.
- Значит, в одиночку с копьем на льва, - задумчиво подытожил Нгомо и, еще немного подумав, кивнул: - Можно.
- Нужно! - звонко выкрикнула Жанна. - Феликс прав: врагов не считают, а уничтожают!
- Это не я, - мягко поправил ее Феликс. - Это было сказано много столетий назад.
- Тем более!
Феликс неодобрительно покачал головой, Жанна вспыхнула, не отводя от него глаз. Зря она, конечно, все это говорила, вернее, так говорила, дело предстояло серьезное. Каждый понимал, чего стоит промедление, и каждому было ясно, что это такое - схватка один на один. С копьем на льва, вот именно, с копьем на льва. Невольным движением я поправил на бедре ничего не значащий теперь разрядник. Мало-помалу шум голосов затих, каждому хотелось остаться наедине и внутренне приготовиться к тому, что нам всем предстояло.
Что ж, на войне как на войне. Феликс уселся рядом со мной и не торопясь развернул на коленях карту. Тем временем гул моторов стал резче, от призрачно мерцающих плоскостей реалета потекли голубоватые струи уплотненного воздуха, земля внизу заскользила быстрей.
Задумчиво, по-детски постукивая светокарандашом по губам, Феликс долго вглядывался в испещренную какими-то отметками карту, затем решительно провел длинную черту.
- Странно, - пробормотал он. - Что же их ведет по ниточке?
Он сказал это, видимо, для себя, так тихо, что услышал лишь я один.
- Ты о чем? - В моей памяти ожил вопрос Алексея.
- Об этом. - Феликс щелкнул карандашом по карте. - Огневики всегда движутся по прямой. Всегда.
Я кивнул, это было всем известно, такая особенность перемещения огневиков помогала с ними бороться.
- Мы сразу их давим, сразу, - так же задумчиво проговорил Феликс. Никто не спрашивал себя, что было бы, если бы мы им дали... погулять.
Карандаш рассек воздух.
- Погулять! - Я покрутил головой. - Ну и вопрос... Об этом даже страшно подумать.
- Верно. Но так же верно другое. Сегодня ночью мне приснился гадостный сон. Будто меня не то допрашивают, не то экзаменуют рыжие, похожие почему-то на спрутов, только безглазые, огневики. - Он поморщился. - Впрочем, не это важно. Но там был один любопытный вопросик... Словом, проснувшись, я сделал одну простую вещь. Я проэкстраполировал движение всех, какие были, огневиков. Вышло что-то несуразное: на линии их движения позже всегда возникали хроноклазмы.
- Ничего себе! - Я присвистнул. - И как это понимать?
- Не знаю. Мы уничтожаем огневиков, но мы их не понимаем. Не по-ни-маем! - Феликс ударил кулаком по колену. - Что они такое? Откуда берутся? Их выносят хроноклазмы, но лишь в одном случае из двух. Что кроется за этой статистикой? Чем больше огневиков, тем слабее хроноклазм. О чем говорит эта закономерность? Почему - может быть, это самое главное - огневики всегда устремляются к будущим очагам? Тысяча и одно "почему", а мы знай себе палим из мортир.
- У нас нет выбора, - сказал я.
- Это у камня нет выбора - падать ему или лежать.
- Ты думаешь?
- Я ищу.
- И?..
- Теоретик лучше понимает камень, пчелу и цветок, когда от них удаляется. У меня все наоборот. Чем я ближе к огневикам, тем, кажется, лучше их понимаю. Но с ними приходится драться, вот в чем беда! А чтобы драться, надо озлобиться.
- Еще бы!
- И это тупик. Мы на все смотрим сквозь призму своих представлений и своих эмоций. Двойной светофильтр! Вся наша умственная работа сводится к попытке сорвать эти очки и взглянуть на мир непредвзято. Иногда это почти удается. Есть во мне сейчас ненависть, злоба?
Он вопросительно посмотрел на меня.
- Нет. - Я покачал головой. - Нисколько.
- Возможно. Зато есть предвзятость. Эх, хоть на минуту почувствовать бы себя огневиком!
Он говорил вполне серьезно. Я содрогнулся.
- Не могу себе это представить...
- Я, к сожалению, тоже. Зачем, ну зачем вы избрали меня командиром? Как было бы все просто без этого! Просто - познать? Жить. Чувствовать, познавать, жить все это одно и то же.
- А сражаться? Он помолчал.
- Верно, ты прав, - ответил он нехотя. - Это все едино и неразделимо. Иногда мне кажется...
-Да?
Он не ответил. Его лицо замкнулось, напомнив мне тот миг, когда он вглядывался в бурю, только сейчас взгляд был обращен внутрь, к себе, то золотистое, что было в глазах Феликса, потухло и потемнело. О чем он думал в эту минуту?
Возможно, все бы пошло по-другому, проникни я тогда в его мысли.
Но это длилось недолго. Лицо Феликса вздрогнуло, как от толчка, он поспешно взглянул на наручный курсограф.
- К вопросу о противоречиях, - сказал он с улыбкой. - Извини...
Он аккуратно сложил карту, встал и двинулся в пилотскую. Ничто в нем больше не напоминало созерцательного художника или мыслителя, даже спина стала прямой, уверенной, командирской. Он знал, что на него смотрят и по нему равняются. Поговаривали, что в его роду были солдаты, офицеры, даже генералы. Сейчас в это легко было поверить, хотя, собственно, у кого из нас не было воинских предков?
Я глянул в иллюминатор. Как всегда перед боем, сердце посасывал холодок. Внизу проплывала степь, мягко серебристая, ковыльная, с редкими, похожими на причудливые ракушки домиками возле одиноких рощ и озер. Вскоре, однако, Домиков не стало, их обитателей, очевидно, предупредили об опасности, и они успели свернуть свои жилища, благо это мог сделать и семилетний ребенок. Как-то незаметно исчез и ковыль, степь сморщилась, побурела, точно враз состарившееся лицо.
- Бэдленд, - донесся до моего слуха удовлетворенный голос Нгомо. Удачное место выбрали огневики, дурной земли не жалко.
- Всякую жалко, - возразила Жанна.
Я недолго прислушивался к их спору. Руки сами искали занятия, я вынул, разобрал и снова собрал разрядник. Взгляд же следил за бурой внизу пустыней. "И вот нашли большое поле, есть разгуляться где на воле..." - с навязчивостью молитвы всплыла в памяти с детства знакомая строчка стихов, с бесцветного неба наплыла свинцовая мгла, степь потемнела, заволоклась. Рокот двигателей притих, тело на миг сделалось невесомым, реалет камнем пошел вниз. Было помутневшая земля снова раскрылась во всей своей наготе и шири, но это длилось недолго, она устремилась к нам, и туманное кольцо горизонта, стремительно суживаясь, стянуло простор.
Мягкий толчок, мы сели. Словно разделив наше нетерпение, люк тотчас откинулся, все устремились наружу.
Нас встретила тишина безветрия. Небо было мглистым и каким-то плоским, вдали оно незаметно смыкалось с такой же плоской и безвидной землей, только степь была побурей, она остро пахла пылью, и на ней всюду топорщились колючки. Однообразие нарушала лишь глинистая, с неровными скатами ложбина, на дне которой поодаль пасся меланхоличный верблюд, которому, видимо, так надоела всякая, в том числе сыплющаяся с неба техника, что наше прибытие он не удостоил вниманием. Унылое место, однако, Нгомо был прав, лучшего не придумаешь. Ведь от порослей колючек, да, пожалуй, и самой ложбины вскоре вряд ли что останется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});