Полина Копылова - Virago

Все время, пока шел прием - выслушивание просителей сменялось разбором тяжб, разборы тяжб - докладами, доклады - представлениями проектов - мона Алессандрина только и делала, что переглядывалась через всю тронную залу с доном Карлосом. После приема мессера Федерико, и его "племянницу" призвали к королям для беседы. Мона Алессандрина поняла так, что зовут ее, и не ошиблась. Войдя, она присела низко-низко, так низко, как только могла. Кастильцы ценители церемоний, королева донна Исабель Кастильская - в особенности. Маркиза Мойя стояла за ее креслом. Обе прекрасно владели своими лицами, но было ясно: слух об ожерелье за сутки успел подняться от рыночных лотков до устланных коврами ступеней престола, иначе королева и ее наперсница не снизошли бы до этой беседы. Они были до мозга костей женщины, потому - хитры и любопытны, из тех, кто долго ходит вокруг да около, выведывая все, что нужно, исподволь. Так, они, как радушные хозяйки, расспрашивали, каково ей гостить в Кастилии, не тоскует ли она по Венеции "слыхали мы, что город сей воистину чудо света!", дозволено ли ей осматривать город, и кто ее сопровождает. Мона Алессандрина подробно отвечала на все вопросы и очень мило пошучивала, по ходу беседы переводя итальянские шутки на кастильский и порой прибегая к помощи мессера Федерико, чтобы подыскать выражение поточнее. Но все ее речи текли, как песок сквозь пальцы, и не держались в памяти высокородных дам. В числе прочего она упомянула, что ее защитником и провожатым стал дон Карлос, маркиз Морелла, что в особенности она ему благодарна за советы, данные при покупке мавританского золота - без него она непременно бы опростоволосилась, потому что не привыкла торговаться. На это маркиза Мойя с материнской лаской в голосе сказала: - Дон Карлос, хоть он и примерный муж, весьма опасен для девушек: его глаза и самых стойких заставляют забыть о добродетели. Он потому и выбрал себе в супруги донну Элизабету, чтобы впредь не смотреть ни на кого более. Мона Алессандрина полуулыбкой изобразила грусть всепонимания: - Мои глаза, боюсь, обладают схожим свойством, ваша светлость. Мне случалось много раз убеждаться в этом и корить себя за неосмотрительность, - ответила она, сама не поняв, вызов это или шутка. Кое-кто, наблюдающий за происходящим из полутемной ниши, молча с ней согласился. Кое-кто - был король, дон Фернандо. До его острого слуха также дошли женские перешептывания о новых похождениях его племянника. Дон Фернандо вестям удивился. Племянника он презрительно жалел - надо же было дать так себя провести - и кому! - собственной отставленной пассии. В то, что дон Карлос сулил англичанке Маргарите корону, дон Фернандо не верил, и даже полагал, что хитрая купеческая дочка нарочно приврала: пускай Ее Высочество пуще разгневается на сиятельного маркиза и воздаст ему по заслугам. Даже если Карлос такое и говорил, рассуждал про себя дон Фернандо, то наверняка в пылу страсти нежной, а кастильцу его кровей это простительно. Но путать женщин перед алтарем - непростительно, продолжал размышлять дон Фернандо о горькой участи своего возлюбленного племянника. Самое лучшее было бы услать его куда-нибудь в Полонию чрезвычайным эмиссаром христианнейших Леона и Кастилии. Слухи туда не дойдут по причине большой удаленности, а если и дойдут, то из-за странности тамошних обычаев ничьего внимания не заслужат. Только вот денег на это нет, и, значит, до конца дней своих сносить Карлосу насмешки, да и отпрыскам его достанется, ежели народятся. Но вот явилась женщина, итальянка, по слухам, ученая. Дон Фернандо, услыхав о ней от маркизы Мойя, подумал, что она, наверное, дурочка, и ничего про Карлоса не знает. Она сидела в пяти шагах от него и на дурочку не походила. Остроумная, отменно учтивая, она показалась дону Фернандо недоброй. Беда будет, подумалось ему ни с того ни с сего, если такая где-нибудь сядет на трон. Чем дольше дон Фернандо смотрел на нее, тем больше злился, и сам не мог понять, что его злит - красота ли ее, манера ли говорить, почтительная и одновременно вольная, то ли, что она принадлежит его неудачливому племяннику и носит им дареное золото Ла Фермозы. Однако утолить эту злобу можно, только помяв хорошенько ее девичьи прелести, чтоб знала... А злоба уже готова была прорваться - он чувствовал, как лоб наливается жаром, точно поверх морщин выступает огненное ?Yo el rey!. ?Yo el rey! Он шагнул из полутемной ниши. Привычно переждал, пока все дамы по очереди перед ним присядут, а мессер Федерико отвесит поклон. Сел в пустое кресло. Подпер голову рукой, и стал смотреть. Вот теперь она совсем рядом. Хороша. Слова нет. Хороша. Старое темное золото мерцает на золотом отливающей молодой коже. Колени под тяжким бархатом чуть вразлет - как у правителей на миниатюрах в молитвеннике. Ах вот почему он подумал о ней на троне, и о том, что беда будет, если... И кажется, что сладкий запах четырех расставленных по углам курильниц весь как есть исходит от нее, и не от платья, не от волос, не от белых плеч, а из густой тени в ложбинке промеж колен, и от пяток до темени она укутана драгоценнейшей и густейшей пеленой аромата. Ла Фермоза была иудейка из мавританской Севильи. Ей было шестнадцать лет, она равно владела четырьмя языками - иудейским, арабским, латынью и старокастильским, и могла на них всех писать стихами и прозой. Эта, по слухам, тоже ученая. А не язычница ли она? Поговаривают, что в городах просвещенной Италии нобиле вновь служат эллинским богам. Об этом он у нее и спросил. Мона Алессандрина засмеялась: - О, нет, Ваше Высочество, что у нас есть языческого, так это расточительство! На иное шествие уйдет столько золота, что, право, хочется плакать! Но видно было, что уж кому-кому, а ей при этом плакать вовсе не хочется, и навряд ли она вообще когда-нибудь плачет. Она уже очень давно женщина, думал дон Фернандо, лет с двенадцати, а то и с десяти. Уже в те нежные годы она раз и навсегда поняла, что от женщины нужно мужчине, и приняла это, как должное и единственно возможное положение вещей. Хитрые женщины, те, что с младых ногтей частенько очаровывали славных королей Иберии. В романсе поется, что и мавры пришли из-за женщины, то есть из-за того что... Эта вполне способна очаровать. Наваждение развеется, если прижать ее в темном углу. ?Yo el rey! Он смотрел на нее в упор, и по глазам ее видел, что она читает огненные слова на его лбу и разумеет все их пятые, двадцатые и сто тридцать седьмые смыслы. Сегодня же. Сейчас же. Осталось только придумать, как. И тут она, коснувшись ладонью лба, пожаловалась на головокружение и испросила дозволения ненадолго выйти. Весь кипя, дон Фернандо удалился очень вскоре после нее. Сходил вечер, в окнах серело. Мона Алессандрина прохлаждалась в длинной неосвещенной галерее. Шаг ее был бесшумен, со спины она напоминала потерявшую господина тень. Дон Фернандо ее настиг и окликнул. Тень обернула бледное скуластое лицо. Пряный запах курений слабой струей тянулся от нее, щекоча ноздри. - Донна, - король шагнул к ней вплотную, и она не отступила ни на четверть шага, - вам говорили, что вы прекрасны? - Все, начиная зеркалами и заканчивая соперницами, Ваше Высочество Буквы ?Yo el rey! запульсировали и всеми своими раскаленными остриями впились в пылающий лоб. - Но короли вам никогда этого не говорили? - Увы, Ваше Высочество, до сего дня я не имела счастья быть представленной королям. Он удивился, что дал ей договорить такую длинную фразу. Дальше, собственно, говорить было не о чем. Стремительно они миновали пол-Алькасара, и пламя светилен клонилось им вслед. За множеством дверей были душные покои с высоким ложем, с коврами и шкурами на дощатом скрипучем полу. Дон Фернандо подхватил ее на руки, как подхватывают сноп, и опрокинул на шелковое одеяло. - О, Боже! - охнула она со смешком, и принялась отбиваться. Грудь ее тут же выскользнула из ворота, а юбки задрались наверх, обнажая коленки и ляжки... Король Его Высочество издал рык и замер. - Что, черт возьми, на тебе такое!.. - вопросил он, обретя дар членораздельной речи. - Боже, я не взяла ключика... - послышался ответный шепот, и вслед шепоту - хохоток. - Дьявол бы тебя подрал!! - вскричал король в полный голос и захохотал сам, - сукина дочка, ты еще и в доспехах! Пояс невинности, скажи пожалуйста! Вот сукина дочка! - выдавливал он в перерывах между взрывами хохота, под безостановочный заливистый смех Алессандрины, - да прекрати ты смеяться, а то я кинжалом порву тебе твою кольчужку, и еще кое-что, скверная ты девка... "Дон Фернандо!.." - будто бы донеслось из-за множества дверей, и заливистый смех итальянки оборвался, точно ей захлопнули ладонью рот. И еще раз, яснее, ближе: "Дон Фернандо, Ваше высочество..." Дон Фернандо схватил ее в охапку, потащил через всю опочивальню, толкнул в какую-то нишу за толстый лохматый занавес. В ноздри сразу набилось пыли, она едва не расчихалась, в полнейшей душной темноте раскинула руки, ощупывая стены. Одна из стен оказалась дверью, открывшейся без скрипа при слабом толчке. "Вот приключение..." Королевские объятия так разгорячили ее, что ей даже не было страшно, когда она вошла в высокую маленькую комнатку, в чужую, в королевскую комнатку, и по тусклому пятну зеркала поняла, что попала в туалетную. Два стрельчатых окошка смотрели прямо в серое небо. Здесь было не так душно, как в опочивальне, но плотный застоявшийся воздух был полон пыли; пыль уже царапала горло, и, чтобы не закашляться, Алессандрина то и дело сглатывала слюну. Из-за двери и занавеса как будто доносилось бормотание... Или послышалось? Гул распаленной крови глушил все звуки, да и стены их поглощали. Бесшумно и быстро она натянула лиф обратно на исцелованные плечи, расправила тяжелые юбки, ощущая неприятную влагу там, где наконец-то столь к месту оказался надетый по отроческой привычке пояс невинности. Волосы требовали гребня и зеркала; и то и другое должно было тут найтись. Она переставила зеркало со стола на окошко. За зеркалом обнаружилась высокая шкатулка. Алессандрина прислушалась. На много покоев вокруг стояла тишина. Кровь уже успокоилась. Испарина остывала на висках. Помедлив, она откинула крышку шкатулки, надеясь найти гребешок. Но вместо гребешка получила сильный укол в палец, и стала ощупывать содержимое уже осторожнее - а вдруг там куча золотых булавок для шлейфа, или, упаси Бог, королевские драгоценности. Но там, в бархатом устланной ямке, покоилось нечто продолговатое, на ощупь не определяемое, с одной воткнутой примерно посередине булавкой. Бог знает зачем Алессандрина извлекла это из шкатулки, и возле окна рассмотрела. Сумерки почти уже съели цвета; но то, что она держала в руках, было черным, это была фигурка человечка не больше двух ладоней высотой, одетая в шелк, и с шелковым лоскутком-плащом. Грудь куколки пронзили длиннейшей булавкой, которая на два пальца выходила из спины; на ее Алессандрина и напоролась, потому что куколка лежала в шкатулке ничком. К булавочной головке был шелковинкой привязан квадратик пергамента. А на плащике у куклы светлело вышитое изображение птицы, орла, и вокруг орла мелкие буковки. Не задумавшись о том, что ею движет, Алессандрина спрятала куколку в широченный рукав. Потом она прислонила зеркало к шкатулке, и вместо гребешка расчесалась собственными пальцами. Главное - миновать незамеченной королевские покои. Застань ее там кто-нибудь, никогда она не сумеет объяснить, как туда попала и чем там занималась. Но ей повезло. Все переходы и галереи, попавшиеся ей на пути, были освещены. В нескольких какие-то дворяне отвесили ей поклоны, она ответила кивком. Этот быстрый шаг, почти бег - ей даже приходилось чуть наклоняться, чтобы держать равновесие - напоминал ей что-то. Что-то недавнее... Сон! А потом прямо навстречу ей шагнул из-за угла дон Карлос, и она вдруг ощутила, как пылают щеки, и как печет обветренные губы. - Вас всюду ищут, мадонна. Мы уж было решили, что призраки эмиров утащили вас в подземелье. - Это послужит мне уроком впредь не путешествовать по старому замку без провожатых, - сказала она, и, увидев учтиво подставленный локоть, почти умоляюще попросила: - дон Карлос, позвольте... Подождите минуту, пожалуйста... - Хоть вечность, мадонна. - Я угодила в переплет, - сказала она злым шепотом, - и в прескверный. - Я понял. - Его Высочество... Не получил того, на что рассчитывал... Маркиз кивнул, явно повеселев. - И... Я кое-что украла. Я никогда бы не решилась, но мне показалось, что вас это касается... - она достала куколку. При свете стало совсем очевидно, кого она изображает. Оригинал в безмерном изумлении вертел колдовскую снасть в ладонях. - Откуда это? - спросил он севшим голосом. Мадонна объяснила. Его пронизала краткая дрожь. Глаза вспыхнули так, что из черных на миг стали серыми. - Спрячь, - быстрым шепотом приказал он, - немедленно спрячь. Этот комок воска может решить судьбы полумира.