Эдмунд Купер - Пять к двенадцати

- Вся штука в том, - продолжал Леандер, - что мы - партизаны. Мы должны быть ими. Нас не достаточно много для того, чтобы поднять настоящее восстание.

- Не партизаны вы, а обыкновенные гориллы[14], - поправил его Дайон бесцветным голосом.

- Нет. Всего лишь человекообразные повстанцы, со всеми заблуждениями и иллюзиями, присущими мужчинам. Где ты живешь, повстанец?

- В тюрьме, именуемой Лондон-Семь.

- И при ком же ты там состоишь в сквайрах?

- Джуно Локк, бесплодная амазонка.

- Кто она?

- Офицер порядка, надзирающая над обезьяньими самками и запуганными лизоблюдами.

- Что за великолепное приобретение! И, ради Стоупс, прекрати говорить иносказаниями. Это не хэппиленд. Нет никакого хэппиленда. Это всего лишь пьяная эйфория.

- Пьяная эйфория, я люблю тебя, - заявил Дайон торжественно.

- Заткнись, болтун, - сказал Леандер, прикрепляя красные заряды, содержащие в себе последнюю серию инъекций жизни. - Этот окончательный залп заставит тебя немного протрезветь.

Он подошел к пульту и включил все красные заряды одновременно.

Дайон застонал, задрожал и упал в обморок. Когда он очнулся, все весело раскрашенные ракушки уже были убраны и Леандер растирал его какой-то бесцветной жидкостью, которая жгла, охлаждала, успокаивала и взбадривала одновременно.

- Ну вот, я и пережил это, - сказал Дайон неуверенно.

- Может быть. Ты помнишь, что произошло?

Они посмотрели друг на друга. С яростным криком Дайон вскочил со скамьи - руки подняты, кулаки похожи на молот Тора - и почувствовал на лице чужую ладонь.

Леандер мягко сбил его с ног:

- Я забыл тебе сказать: некоторое время не делай резких движений. Запомнил?

- Да, ублюдок.

- И не забывай, ты избран для эскадрона самоубийц. Однажды темной ночью ты услышишь голос. Быстро выпей чего-нибудь крепкого и делай то, что этот голос тебе велит.

- Я ведь могу и донести на тебя.

- Отличная шутка. Ты уже имеешь три третьих степени. Я - ни одной. Моя история будет так же доказательна, как и твоя, за исключением того, что на меня не заведено психодосье. Кому поверят?

- Ублюдок.

- Ты уже говорил это. Теперь давай для приличия прикроем плоть, которая доводит доминантш до секстаза.

Он помог Дайону встать:

- Я думаю, парень, ты оправился достаточно, чтобы идти самостоятельно. Но помни - теперь ты законспирированный повстанец. Ты можешь не услышать зова в продолжение нескольких недель. Если повезет - в течение нескольких лет. Но когда ты его получишь - ты будешь действовать со скоростью пять М. [15] И помни также - время от времени партизаны должны проливать свою кровь.

- Кончай запугивать. Я очень стараюсь поверить, что ты сам веришь тому, что говоришь.

- Старайся сильнее, Дайон. В противном случае ты можешь так и умереть, смеясь. Притом - истерически.

Дайон положил кредитную карточку в свою сумку.

Тридцать пять тысяч минус семьсот пятьдесят. Обладание карточкой давало ему чувство полноценности существования. И безопасности.

Он мог бы улететь в Боготу или Самарканд и затаиться там до тех пор, пока все Леандеры в Лондоне не заработают свои анализы первой степени. Пока луна не перепрыгнет через всех коров, что правя этим миром жвачных животных. [16]

Потом он подумал о Джуно. Подумал с неожиданной для него самого, не имеющей разумного объяснения любовью. Она доверила ему все свое состояние. Безмозглая сука.

- Один вопрос.

- Да, мистер Дайон?

- Ты сквайришь у домдока. Какие чувства ты к ней испытываешь? Леандер засмеялся:

- Ты сквайришь у офицера порядка. Какие чувства ты испытываешь к ней?

- Это не ответ.

- Это был всего лишь вопрос. Послушай, Дайон, каждая доминанта - это всего лишь лицо в толпе, а толпа, черт побери, слишком шумна и многолика. Прояви слабость к одной - и ты проявишь ее ко всем.

Дайон улыбнулся:

- Ну вот, мы уже пали до лозунгов. Обещаю тебе отличное утро. Прощай навеки. Леандер открыл дверь:

- Не бойся, что пропустишь вторую часть этого шоу. "Навеки" - гораздо короче, чем ты думаешь.

11

После ночи легких лесбийских проказ и случайных гетеросексуальных интерлюдий послы Соединенных Штатов Северной и Южной Америк, Ново-Советского Союза и Индокитайской Империи, вместе с проконсулом Великой Европейской Федерации и королевой Викторией Второй, протрезвев, сидели в личных Ее Величества покоях в Ново-Букингемском дворце и пили кофе с энергетическими булочками.

Виктория, все еще прекрасно выглядевшая в свои восемьдесят с лишним доминанта, тосковала. Королеве наскучило все: рутина монархии и государственных дел, прислуживавшие ей гуляки и инфры, перспектива прожить еще шестьдесят величественных лет и, в особенности, остатки дипломатического протокола, до сих пор, подобно путам средневековья, сильно стеснявшие ее существование.

- Дорогие мои, - сказала она, странно подражая языку и стилю дешевых романов конца двадцатого столетия, теперь снова входящих в моду, - дорогие мои, какого черта?

- Душечка, это утверждение или вопрос? - спросила посол Ново-Советского Союза. Анастасия - большеглазое, черноволосое, с упругим телом создание, которому было еще далеко до пятидесяти, исповедовала совершенно обезоруживающую и простую философию, что политика - это любовь, и, как следствие, посвятила все свои излишки сексуальной энергии заключению договоров и соглашений со всеми, с кем только можно.

- И то и другое, - сказала Виктория. - Мне скучно. Жизнь - это лента Мебиуса.

- Ваше Величество, - сказала Элеонора, - как насчет обеда в Белом Доме? Вы не были в Бразилии со времени коронации Президента. Кроме того, добавила она многозначительно, - там подают на десерт непревзойденную карамель.

Виктория покачала головой:

- Нас это не привлекает. - Потом, вспомнив, что американский посол очень чувствительная доминантша, добавила умиротворяюще:

- Простите, любовь моя. Я знаю, прием в Белом Доме - самое замечательное шоу на Земле, но я сейчас не в состоянии делать большие визиты. И к тому же не готова выдержать мегатонны рукопожатий и дать зацеловать руку до костей, прежде чем начнется пьянка. Надеюсь, Самми не ждет меня?

- Нет, Ваше Величество. Но королевские покои всегда наготове, и Президент просила меня повторить ее приглашение. Вы всегда могли бы принять его инкогнито.

Виктория мрачно рассмеялась:

- Я была инкогнито в Америке около пятнадцати лет назад. О Боже, все эти Дочери Реставрации, Девы Равнин, Голливудский Государственный Хор... Только не думайте, что мне вообще не нравятся такого сорта вещи, Элеонора. Это все вопрос настроения.