Андрей Николаев - Русский экзорцист (Отчитывающий)

- Ты смотришь, - прошептал вдруг чей-то низкий голос, - ты все видишь? Тебе нравится?

Ольга вздрогнула. Вот ведь психологи хреновы, знают, как клиента напугать, подумала она.

Несколько часов, не отрываясь, куря одну папиросу за другой, она смотрела, как из рук паренька стальным крючком извлекают вены, чтобы проложить их поверх кожи. Как, следуя рисунку, надсекают кожу на теле и заливают какой-то жидкостью. Порезы бугрились и вздувались, превращаясь в отвратительно розовые шрамы, похожие на опутавших тело змей с ободранной шкурой. Парень за все время не произнес ни звука, только улыбаясь шептал что-то и покачивал головой в такт скрипению рассекаемой обломанным лезвием скальпеля плоти. Под умелыми пальцами, отворачивавшими надрезанную кожу, на груди возникали жуки, раскрывшие крылья в полете. На несколько минут спина в плаще закрыла от нее парня. Ольга сбегала на кухню и налила еще стакан водки. Она чувствовала, как ее трясет от возбуждения, понимала, что это мерзко, но ничего не могла с собой поделать.

Впервые парень глухо застонал.

- Все, все, - успокоили его, - теперь отдохни.

Человек в плаще отступил в сторону, перебирая что-то на хирургическом подносе. Ольга увидела, что на месте лобковых волос паренька вывернутая кожа сложилась в паука-птицееда, державшего в лапах розовые шрамы паутины, раскинувшейся по обнаженному телу. Подкожный слой на месте отвернутого эпидермиса сочился кровью, стекавшей на вялый член и мошонку. Ольга поспешно глотнула из стакана.

- Как же ты жить будешь, мальчик, - прошептала она.

Прыгающими пальцами, достав последнюю папиросу, она закурила, глубоко вдыхая дым.

- Ты еще здесь, - спросил ее хриплый шепот, - не можешь оторваться? Отдохни и ты, продолжение завтра.

Глава 3

Он почувствовал опасность, но обернуться не успел. Тяжелый удар выбил землю из-под ног, бросил лицом на асфальт. Ни подняться, ни даже вздохнуть ему не позволили. Он почувствовал, как под новым ударом хрустнули ребра, как обломки их вошли в легкие, и задохнулся от боли, обиды и несправедливости. Новый удар перевернул его на спину. Он попытался рассмотреть нападавшего, но левый глаз затек от удара о тротуар, а из правого от боли безостановочно бежали слезы.

В нескольких десятках метров шумел Ленинградский проспект, был теплый весенний вечер. Начался дачный сезон, и Москва пустела субботними вечерами. Но ведь не может быть, чтобы люди совсем ничего не видели. Пытаясь позвать на помощь, он судорожно набрал воздух в пробитые легкие, но что-то тяжелое врезалось ему в лицо, губы лопнули, как перезрелые вишни и он ощутил во рту осколки зубов. Его подхватили под руки и куда-то потащили. Он задыхался от тяжелого смрада, низкий рев давил на уши, гасил и без того ускользавшее сознание. Пузырящаяся кровь с белевшими в ней осколками зубов толчками выходила из разбитого рта. Его бросили на землю. Ветки и листья кустов прошелестели по изуродованному лицу. Лишь теперь он узнал нападавшего. Узнал, хотя никогда его не видел и подсознательно ждал этой встречи. Собрав остаток сил, он поднял руку, надеясь, что этим спасет себя или хотя бы отсрочит гибель, но он опоздал. Раздался резкий свист, и пальцы обожгла дикая боль. Обессиленный, он откинулся на спину. Кто-то темный и смрадный склонился к нему, вглядываясь в разбитое лицо. Воздух больше не поступал в легкие, разбитые губы деревенели. Он сглотнул, чувствуя, как осколки зубов царапают пищевод.

- Ты не победишь, - прошептал он, давясь кровью, - ты никогда не победишь.

Дверь была тяжелая, металлическая, обшитая не ширпотребовским дерматином, а благородной, слегка лоснящейся кожей. Вместо банального глазка на подошедшего пялился объектив мини камеры с решеткой селектора рядом.

- Чего надо, - рявкнули из селектора в ответ на звонок.

- По поводу отпевания, - низким голосом прогудел звонивший.

- Погоди, сейчас узнаю.

Плотный мужчина среднего роста спокойно глядел в глазок камеры, пока не защелкали многочисленные замки и дверь не открылась.

- Я из церкви Всех Святых, - представился мужчина.

- Входите, святой отец, - пригласил небритый, но прилично одетый парень с покрасневшими глазами.

Священник вошел, опустив глаза, чинно поклонился хозяину. Он был в мирской одежде: скромном темном костюме и застегнутой под горло рубашке без галстука. Только по аккуратно подстриженной бороде, длинным волосам и особому, мягкому, понимающему и прощающему взгляду можно было догадаться, что перед вами служитель господа. Едва уловимый запах воска, ладана и еще чего-то, присущего только людям, много времени проводящим в церквях, словно плащом укрыл его фигуру в спертом, пропитанном табачным дымом и перегаром воздухе квартиры.

- Где я могу сменить мирское платье? - спросил священник.

- Идите за мной.

Небритый парень провел его длинным полутемным коридором с завешенным материей большим зеркалом и, толкнув створку двери с матовым стеклом, жестом пригласил войти. Священник шагнул вперед, но, остановившись на пороге, недоуменно повернулся к хозяину. Тот заглянул в комнату. В кресле у зашторенного окна сидела молодая женщина в черном платье с большим декольте без рукавов, и, постукивая ногтем по шприцу, готовилась сделать себе инъекцию. Ее левая рука выше локтя была перетянута резиновым жгутом. Она искоса взглянула на пришедших и, сжав кулачок, стала рассматривать вздувшиеся исколотые вены.

- Выйди, Мария, - негромко попросил небритый.

- Сейчас, погоди, - раздраженно ответила женщина, продолжая рассматривать сгиб локтя.

- Вали отсюда, - неожиданно заорал хозяин.

Женщина зашипела, как обиженная кошка, не спеша поднялась с кресла и, покачивая полными бедрами, пошла к двери.

Священник прижался к косяку, пропуская ее. Проходя мимо, женщина намеренно коснулась его высокой грудью и подняла к лицу шприц.

- Баян оставить, святой отец? Может, ширнетесь?

Она взглянула священнику в лицо, и внезапно томная улыбка слетела с ее полных влажных губ.

- Давай, давай, - поторопил ее парень. - Иди к братве, последи там. А то нажрутся раньше времени. Располагайтесь, святой отец, я подожду за дверью. Как величать-то вас?

- Отец Василий, - прогудел тот, закрывая за собой дверь.

Переодеваясь, он приколол под рясу листок бумаги, густо исписанный старославянскими буквами. Аккуратно, стараясь не коснуться голой рукой наперстного креста, повесил его на грудь, пригладил ладонями тронутые сединой длинные волосы и вышел в коридор. Хозяин квартиры придирчиво оглядел одеяние священника и, удовлетворенно кивнув, пригласил следовать за собой.

В холле вокруг накрытого стола сидели несколько человек. Еда на столе была явно не домашнего приготовления. Скорее всего, ее заказали в ресторане. Преобладали холодные закуски и заливные блюда. Исключение составлял зажаренный поросенок на большом продолговатом блюде, занимавший треть стола. У поросенка было несколько обиженное выражение морды, возможно, из-за обломанных ушей, которые съели в первую очередь. Среди бутылок водки сиротливо пристроилась непочатая бутылка сухого вина. Женщина в декольтированном платье отломила завитый спиралью поджаристый хвостик поросенка, сунула его в рот и направилась к софе, стоящей поодаль от стола. Один из сидящих, мужчина лет тридцати с наглой лоснящейся физиономией, всплеснул руками.