Питер Морвуд - Иван-Царевич

— Добро пожаловать, шурин, — приветствовал его Финист. — Как живешь-можешь?

— Все бы ничего, — ответил Иван, спешиваясь, — кабы цельный свет не вздумал меня женить.

Финист рассмеялся, похлопал его по плечу. Тем временем набежала челядь, чтоб обиходить Иванова коня. Вслед за хозяином пошел он в палаты. А тут и Катерина слетела по широким ступеням, кинулась на шею, засыпала вопросами о житье-бытье, о батюшке с матушкой, о сестрицах милых.

Да, подумал Иван-царевич, замужество ей на пользу: во весь разговор ни разу не помянула об озере со студеной водою, за одно это надобно мужу ее спасибо сказать. Правда, разговору, как такового, и не было: Катерина задавала вопрос за вопросом, а он и слова не успевал вставить. Наконец Сокол вырвал его из сестриных объятий и повел сперва в башню, где уж была приготовлена опочивальня для дорогого гостя, а после в баньку.

После стольких дней в седле одежа на Иване, сколь ни полоскал он ее в студеных речках, так пропылилась и задубела от пота, что могла б своим ходом обратно в Хорлов идти. Да и тело внутри этой одежи ничуть не лучше. К тому же борода, которую он дома холил да лелеял, а она все не лезла, на воле разрослась аж до лицевой чесотки. Словом, при мысли о горячей воде да о крепком паре потеплело на душе у Ивана.

— Пропотей хорошенько, шурин. Я сейчас парку-то поддам.

Финист сел на лавку, возле чана с кипящей водою, зачерпнул оттуда ковшом, плеснул на раскаленные докрасна камни. Сидя нагишом в парной, они уж не были князем да царевичем, а как два мальца брызгали друг в друга водою да смеялись до икоты, наслаждаясь достоинствами русской бани.

— Поддай хорошенько, — кивнул Иван, почесывая бороденку. — Мне щетину пропарить надобно, а то никакая бритва ее не возьмет. Вот уж воистину,хмыкнул он, — былинные богатыри горя не знали. По каким дорогам ни езживали, каких побед ни одерживали, а борода все волосок к волоску — нипочем гордой стати их не нарушит.

— Знаешь, почему? Богатыри хорошо платили своим летописцам, чтоб те их не опорочили. — Финист полил камни из ковша, и помещенье сразу наполнилось густым туманом.

Иван блаженно вздохнул и откинулся на щелевой лавке, чувствуя, как горячий пар снимает ломоту в натруженном теле, добирается до притомленных костей. До чего ж хорошо на часок позабыть о государственных нуждах, о престолонаследии, о Стрельцине с его реестрами, о женщинах, что метят в царицы после смерти его батюшки. Одно худо: забыл он предупредить Финиста, чтоб не морочил его наставленьями.

— А задавал ли ты себе когда-нибудь, братец Иванушка, вопрос, коим сестриц донимал, когда они в девках были?

Царевич приоткрыл один глаз, но ничего не увидал, кроме клубов пара, и пробормотал дремотно:

— Какой такой вопрос?

— Кого бы в жены взял, будь на то твоя воля? Катя мне сказывала, как ты ее пытал перед моим появленьем.

— Нет, не задавал. Да и думать об этом неохота.

— Неохота? А чего ж тогда мотаешься по белу свету? Здоровье поправить?

Хотя за туманом не видать лица зятюшки, Иван по голосу понял, что милая сестрица успела обучить мужа своим уловкам. Вмиг очухавшись, вскочил царевич с полка и пристально вгляделся в облака пара, вслушался в шипенье воды.

— Ну будет, будет! Положи ковш-то! Ему в ответ дерево об дерево стукнуло, и князь Финист со смехом окатил Ивана с головы до ног.

— Ладно, шурин, продолжим наш разговор за ужином да за стаканом доброго вина.

Но Иван не успокоился, покамест не услыхал, как зять улегся на лавку.

— Ведь ежели мы с тобой до чего договоримся без Катиного ведома, так она, пожалуй, нас обоих в крепостной ров сбросит.

Смыл Иван грязь, соскреб щетину с лица, соснул часок-другой на мягкой перине и теперь, одетый, как подобает царскому сыну, восседал на почетном месте в большой зале княжеских палат. Перед ним стол уставлен был яствами да винами, коих вкусил он вволю под ласковыми взглядами сестрицы и зятя. Ел, пил да нахваливал.

Едва утолили голод и пришел черед беседе, указал Иван на потолки сводчатые, богато расписанные, на ковры бухарские, на челядь, что сновала туда-сюда с подносами чистого серебра. Помимо тех, что он уже отведал, появились на столе цыплята табака из Грузии, копченая семга из Сибири и другие кушанья из самых разных мест.

— То ли притомила меня дорога, — сказал Иван, — то ль я и впрямь олух, но вот в толк никак не возьму... отчего нету в степи ни единой дороги, что к твоему княжеству ведет. Да и, к слову сказать, гор здесь тож не наблюдается, ни высоких, никаких — одна степь ковыльная. Ежели ты над высокими горами княжишь, куда ж ты их подевал?

Финист откинулся на стуле и лукаво подмигнул жене.

— У нас, у князей, свои секреты. Скажу тебе лишь, что торгую я строительным камнем. Теперь многим гранит да мрамор занадобились.

— И всего-то? Уж больно прост секрет. — В глазах Ивана тоже лукавинка блеснула: мол, не на дурака напали. — Не видал я, что ль, как ты птицей-соколом оборачиваешься? А он мне про камень толкует!

— Да чего ж тебе еще, голубчик? — встряла Катерина. — Мы вольные птицы летим, куда хотим и когда хотим. Но

Феник мой, хоть и Чародеев сын, а по сю пору такого секрета не выдумал, как расходные книги без моего участья в порядке содержать... Ну, коль речь зашла о секретах, открой-ка мне, что за нужда тебя из дому родного гонит: дело пытаешь аль от дела лытаешь?

Насупился Иван, плечами повел, как отец, да и заговорил. Все им выплеснул — и про Стрельцина с его реестрами, и про боярышень, коим дело только до его титула да казны, и про то, как надоело ему слышать изо дня в день: женись да женись, абы на ком, продолжи династию, обеспечь спокойствие государству!

Супружеская чета взирала на него сочувственно, ни муж, ни жена не прерывали — дали ему всласть выговориться, душу излить. А как умолк он, Катя с Финистом переглянулась и молвила:

— Мы уж и то догадали. Я сама это изведала, да тебе вчетверо хуже досталося... Посему, покамест почивал ты, мы с Феником ладком все обговорили и сами невесту тебе подобрали — да не из тех, что приискал этот сухой сучок Дмитрий Васильевич. Но ты не торопись: Василий с Лизою да Михаил с Леною тоже тебя в гости дожидают. Сперва у них побывай, а уж опосля за женою поедешь.

Улыбнулся Иван, приподнял левую бровь. Сестрица с детства властною была, и Финист не смог от нее кротости добиться, хотя и Чародеев сын.

— Эвон ты как — жена, невеста, будто дело уже решенное! Скажи хоть, кто она есть — избранница ваша, а то как бы не обознаться, когда за ней поеду.

— Не обознаешься, — заверил Финист. — Верь мне, сразу поймешь.

— Можно ль не признать Марью Моревну Прекрасную Царевну? — удивилась Катерина.

— Прекраснейшую из Царевен всея Руси!