Сирил Корнблат - Две судьбы

Ваша религия? Это дурман, просто еще один из видов опьянения. Предрасположенность к ней обусловлена вашим извечно голодным состоянием, а затем, когда вы впадаете в «самадхи» и чувствуете себя чуть-чуть лучше, то вам кажется, что на свете для вас больше уже нет ничего непонятного. Нее! Это не так! Вам нужно научиться делать и вещи, и поступки. Если вы не повзрослеете, то неизбежно погибнете. Погибнете все до единого!

А ваши женщины! Здесь все неверно. Для мужчин, разумеется, разве может быть что-либо лучше. Но ведь это несправедливо. Половина из вас рабы, вы это хоть понимаете? Женщины тоже люди, но вы пользуетесь ими, как животными, и убеждены в том, что для них счастье становится старухами в тридцать лет и что их нужно выбрасывать вон ради очередной молоденькой девочки. Ради всего святого, неужели вы не в состоянии представить себя на их месте?

Размножение, безудержное размножение — его необходимо прекратить. Вас азиатов, считают бережливыми! Но вы такие же растратчики, как и обезумевшая пьяная матросня. Вы пустите по миру всю вашу планету. Каждый рот, который вы плодите, должна кормить Земля, а ведь Земля не бесконечна.

Я надеюсь на то, что некоторые из вас поймут это. Ли По понял бы, пусть хоть частично, но он мертв.

А теперь я ухожу. Вы были добры ко мне, а я доставил вам неприятности. Простите меня.

Он пошарил рукой по земле и нашел фонарик самурая. С его помощью он обыскал окрестности деревни, пока не обнаружил автомобиль с деревянным кузовом, на котором приехал самурай. О скрежетом завелся мотор, и через минуту грузовик грохоча покатился по грязному поселку в направлении шоссе.

Ройланд мчался на запад всю ночь. Карту Южной Калифорнии он представлял себе весьма смутно, но надеялся все-таки добраться до Лос-Анжелеса. В большом городе гораздо больше шансов на то, чтобы затеряться. Надежду на то, чтобы повстречать современных двойников своих прежних сокурсников наподобие, например, Джимми Икимура, он отбросил начисто. Они, очевидно, просто перевелись. Да и как же могло быть иначе? Обстоятельства сложились так, что войну выиграли солдатня и политиканы, а потому им и вся власть! Опираясь на древнюю формулу — от добра не ищут Тодзио и его клика решила: раз войну выиграл фанатичный феодализм совсем неплохая штука, из чего со всей очевидностью следовало, что чем глубже фанатизм и чем сильнее феодализм, то тем лучше. Вот и появились деревня Сукоси и деревня Угецу, деревня Ики и деревня Ни, долина Сан и долина Ши, образовав ту часть Великой Японии, которая когда-то называлась Северной Америкой и в которой теперь процветал добрый старый феодализм с внутренне присущей ему враждебностью всяким мыслям и нововведениям, от чего оставалось только волком выть. Что он, собственно, и сделал.

Единственная маленькая фара за всю ночь, проведенную Ройландом на шоссе, высветила всего лишь несколько других машин — настоящая феодальная деревня сама снабжала себя все необходимым для своей жизни.

Бензин кончился к тому моменту, когда за его спиной небо начало сереть. Ройланд столкнул машину в кювет и побрел дальше пешком. Когда стало совсем светло, он уже был в полуразрушенно, хаотически разбросанном, провонявшим тухлыми отбросами и ржавым железом городе, название которого было ему неизвестно. Похоже было, что никто не обращал внимание на то, что он — «белый». Для того, чтобы выяснить, по-видимому, нужно было хорошенько к нему присмотреться. Месяц работы в поле стал причиной того, что кожа его покрылась темно-коричневым загаром, а месяц художественно оформленных овощных блюд оставил на нем лишь кожу да кости.

Улицы города были как бы устланы живым ковром из пробуждающихся людей. Казалось, они были вымощены распростертыми на земле жемчужинами, женщинами и детьми, которые начинали понемногу шевелиться, зевать и протирать заспанные глаза. Время от времени кто-либо из них отправлял свои естественные нужды в сточные канавы, которые тянулись по осевым линиям каждой из улиц, и люди делали это, как страусы — пряча глаза — пряча глаза и отворачивая голову.

Какие только исковерканные варианты английского языка не звучали в ушах Ройланда, пока он брел между телами уличных обитателей этого города!

Но здесь должно быть не только это, уговаривал он себя. Это всего лишь убогие промышленные окраины, районы проживания поденщиков и люмпенов. Где-то в городе ведь должны еще существовать красота, наука и культура!

До самого полудня он бесцельно шатался по городу, но ничего подобного не обнаружил. Все эти горожане были потребителями пищи, продавцами пищи, разносчиками пищи. Они брали друг у друга одежду в стирку и продавали друг другу жареные бобы. Они изготовляли автомобили. (Да! Здесь были мастерские по производству автомобилей, в которых работала одна семья и где, по всей вероятности, делали не более шести пикапов за год, обрабатывая металлические детали вручную напильниками!) и ящики для апельсинов, корзины и гробы, счеты, гвозди и башмаки.

Таинственный Восток вновь явился миру во всем своем великолепии, с горечью подумал Ройланд. Индусы, китайцы и японцы завоевали для себя прекрасное жизненное пространство. Они могли бы прекрасно обустроиться в нем и сделать жизнь приятной для всех, а не только для горстки аристократов, которых он оказался не в силах обнаружить в этом людском месиве… Да, азиаты своего добились вновь. Со все той же безответственностью, что и прежде, они занялись размножением и не остановятся теперь уже до тех пор, пока ими не заполнится вся планета.

Ему удалось найти только одно здание, вокруг которого сохранилось свободное пространство и которое пережило и землетрясения, и непотушенные окурки. Это было германское консульство.

«Я подарю бомбу немцам», подумал он. «А почему-бы и нет? Этот мир для меня совершенно чужой. А взамен я потребую определенный комфорт и уважение на всю оставшуюся жизнь. Пусть они взрывают друг друга».

Он поднялся по ступенькам консульства и охраннику в черной форме у массивных дверей с бронзовыми накладками продекламировал все, что ему удалось запомнить из учебника оптики Ламберта на немецком языке. Он еще знал несколько строк из Гете, но они были рифмованными, и это могло вызвать подозрение у охранника.

Немец, разумеется, стал по стойке «смирно» и произнес извиняющимся тоном:

— Я не говорю по-немецки. Что вы хотели сказать, сэр?

— Проведите меня к консулу, — с напускной строгостью сказал Ройланд.

— Да, сэр. Сейчас же, сэр. Вы… э… разумеется, агент, сэр?

— Зихерхайт битте! — сухо бросил Ройланд, подразумевая под этими словами — Исполняйте то, о чем я вас попросил.