Ивакин Геннадьевич - Неправда

И родилось такое ощущение, что они были в обычном походе, как всегда - завтра прямо из вагона в горы.

И надорвалось это ощущение только поздно ночью, когда пассажиры уже видели сны, как они выходят на перрон, а проводник - как на пенсию.

Леха проснулся от непонятного странного толчка.

Оказалось, что это Мишка.

Он приложил палец к губам и ладонь к сердцу - типа молчи и там и тут!

Лешка только мигнул - все понял!

Мишка осторожно лег обратно и закрыл глаза. И только рукой скрутил спираль - мол, иди за мной туда, только тихо!

Лешка послушно и уже привычно утонул в астрал и...

И увидел, как по вагону шныряет из купе в купе парочка мелких черных комков. Мишка в астрале ничуть не изменился - такой же белобрысый, невысокого роста, узкоглазый и усатый паренек с пластичными, мягкими движениями - и также осторожно он кивнул в сторону черных. Леха успокаивающе поднял руку.

Когда один из комков приблизился к их купе, надежно закрытые энергетическим "зеркалом", Леха мгновенно кинул на него энергетическую "сеть" и накрыл астральным "термосом". Но второй пискнул и успел таки резко отпрыгнуть и выпасть из несущегося вагона.

- Попался, с-сука! - с удовольствием сказал Мишка.

Шнырь бился и визжал в термосе так, что если бы это все происходило в реальности, то наверняка, весь вагон проснулся бы. Но астрал есть астрал. Души пассажиров летали в своих мирках, никакого отношения не имеющих к темному и душному вагону. Леха втащил "термос" в купе и осторожно постучал по нему.

- Жив, гаденыш? Ты кто такой?

Визг в термосе утих. Оттуда послышалось какое-то шебуршание, а потом тонкий голос пискнул:

- Исак!

- Кто? - И тут Леха заржал, заржал так, что проснулись в астрал и Аня с Олей. - Не, ну вы подумайте, Исак! Исак, твою мать! Бесов-евреев нам еще не хватало!

- Я не еврей, я Исак! - возразил писклявый.

- Какого хрена ты тут делаешь? - спросил Мишка, "постучав" по стенке "термоса".

- Я тут кушаю. Отпустите меня. Я задыхаюсь. - Шнырь, похоже, зачесался внутри импровизированной тюрьмы.

- В смысле кушаешь, тут что, ресторан тебе.

- Не... - вздохнул Исак. - Так, столовка. Ресторан там, где по двое спят и едут...

- СВ, что ли? А почему ресторан?

- Там людям сны вкусные чаще снятся. Да и сами они уже вкусные. Почти готовые. Еще чуть-чуть, и совсем готовы будут.

- Вот паразиты! - не удержалась Аня. - Это ты о людях? Вампиреныш поганый!

- Да что, это люди? - зашевелился снова бес. - Они же там почти как мы, только тела есть. Пока есть.

- Так и шел бы туда жрать. - Резонно предложил Лешка.

- Так не пускают. Там большие кушают, а я еще маленький. Я еще совсем не давно здесь. Ну душно же мне, ой душно, как...- снова захныкал он.

- Погоди, а ты откуда взялся?

- Не помню. - Вдруг твердо сказал Исак. - Я не был, здесь, не был, и вдруг стал здесь быть.

- Как это так, родился что ли?

- Нет, не родился. Не помню. Я был, но не здесь. - И бес вдруг перешел на заговорщицкий шепот. - Нельзя помнить. Вспомнишь - большие накажут. Страшно. Сам едой будешь. А если не помнишь - ходишь, кушаешь. Потом еду надо большим отдавать. Немножко себе можно оставить. А самое вкусное большим. Ну, отпустите меня, пожалуйста...

- Куда его девать-то? - задумалась Оля. - Отпустим - донесет. Тут же черные нарисуются.

- Прибить на фиг и все дела! - пожал плечами Лешка. - Подумаешь, проблема!

- Не надо меня ни к чему прибивать - возмутился Исак. - Я же не доска какая, я чел... Ой... Нельзя помнить, надо быть и кушать.

- Человек? Так ты человек? Или был человеком? - насторожился Лешка.

- Не знаю я! Они узнают, если я узнаю!

Аня вдруг всмотрелась в "термос" и медленно, как будто не своим, очень низким голосом проговорила:

- Пьяный был. Машину вел. Врезался в остановку. Там дети стояли. Второй класс. На экскурсию поехали. Пятерых убил. Сразу. Еще трое в реанимации умерли. Семеро инвалиды. Повесился. Наутро.

- Вот кто ты есть, Исак, или кто ты есть? - задумчиво сказал Мишка. - Ужас-то какой, Господи...

Термос вдруг затрясся, черный забился в нем, истошно завопил, как будто его там начали резать:

-Не я, не я... Занесло... Мокро... Тормоз сломался... Дождь... Не я... Не я-а-а-а!

И вдруг резкая, ватная тишина тяжело повисла в ночи.

Лешка осторожно потряс "термос":

- Пусто. - И удивленно заглянул внутрь. - Точно пусто.

Он перевернул "термос" и оттуда на пол с шипением тягуче стекла небольшая лужица черной жидкости.

- А это что за фигня? - спросил Мишка.

- Остатки. Или останки? - пожал плечами Леха.

Любопытный Мишка потянулся было пальцем к черной лужице, и Аня хотела было его остановить, но жидкость вдруг задымилась и стремительно высохла.

- Интересно, куда он делся? - задумчиво спросила девушка. - Может это он сбежал так?

- А черт его знает! - неожиданно легкомысленно пожала плечами Оля.

А Лешка засмеялся:

- Действительно! Черт и знает! Давайте-ка спать, по настоящему. И Миш, придумай какие-нибудь растяжки, чтоб, если кто сунулся - порвался к чертовой матери.

- Нельзя - покачал головой Мишка. - Народа вокруг много. Я лучше какую-нибудь сигналку придумаю. Чтоб зазвенело и заорало. Впрочем, мне кажется, что никто не сунется.

4. Понедельник 2 мая 1994 года. Город Владимир.

И, действительно, ночью никто не сунулся и Мишкины "придумки", слава Богу, не сработали.

Проводник разбудил их как положено, за час до прибытия и они даже успели попить чай. И ровно в шесть утра засверкали в окне золотые купола Владимирских храмов.

Неприятное их ждало на перроне.

Их никто не встретил. Поезд уже ушел, а они все еще стояли у замершего в бесконечном пути в никуда паровоза-памятника. По рельсам ходили мужики в оранжевых жилетах, ранние мороженщицы лениво переминались у лотков, а небо раздумывало на тему - пролиться ли дождем или таки расщедриться на солнышко?

На четверых туристов не обращал внимания никто. Даже парочка милиционеров не удосужилась проверить документы. И впрямь, ясно же что студенты собрались куда-то ехать.

Только лица у студентов были растерянные. Словно опоздали на электричку, и следующая будет только вечером.

Было, пожалуй, отчего растеряться.

Одни в чужом городе. На фиг никому не нужные.

- Слушай, Леш, а эти не нас встречают?

И, действительно, на перроне откуда-то взялись двое мужчин, внимательно разглядывавших туристов. Вот только их лица командиру не понравились.

Один был большеглаз, причем глазные яблоки словно жили отдельными жизнями. Они то съезжались к переносице, то крутились по разным орбитам. При этом они все равно смотрели на ребят. Из любого положения. Потому что зрачки были столь широки, что белков не было практически видно. Мужчина улыбался. Но улыбка его была больше похожа на безжизненный оскал.