Александр Лурье - Прогулки по Карфагену (о современной фантастике)

НОВОЕ НЕБО НАД НОВОЙ ЗЕМЛЕЙ Чем темнее и беспросветнее ночь над Карфагеном, тем лучше видны звезды, загорающиеся на его небосводе - и не сказать о них не представляется возможным. Прежде всего - это триумфальное возвращение Юлии Латыниной. Блестящий дебют в "Ста полях" и "Колдунах и Министрах" (или "Колдунах и Империи") был продолжен серией повестей, изначально заявленных как детективы. Некоторые недоброжелатели отнесли их к жанру "бандитской литературы", другие - к производственному роману в духе Артура Хейли. Такой разброс мнений свидетельствует не столько о сложностях классификации, сколько о квалификации критиков. Они просто-напросто отвыкли (или никогда не были знакомы?) с интеллектуальной литературой и умными писателями. И это не удивительно. А произведения Латыниной сильны, прежде всего, мощью интеллектуального анализа, психологического проникновения в суть людей и сущность событий, чеканным стилем. Латынина ничего не доказывает и никого не переубеждает - по ее мнению достаточно просто представить информацию и каждый здравомыслящий индивидуум будет в состоянии сам проделать соответствующие умозаключения. Такой подход, увы, не в российских читательских правилах. Продолжается и серия романов, связанных с империей; ироническое сравнение с Адамом Смитом, оформленным в виде китайских миниатюр на рисовой бумаге, представляется несколько завистническим. Видимо, его эстетически смог бы удовлетворить лишь Васильев на газетной бумаге с иллюстрациями Anry. Но довольно о любителях свиных хрящиков. Латынина обладает редким талантом - все, что она пишет - не только правдиво и точно, но еще хорошо, профессионально, сделано. В расхлябанной и несобранной русской словесности последнего десятилетия Латынина выглядит прекрасной и несколько отстраненной иностранкой, не готовой утирать читателю инфантильные слюни и втолковывать очевидное. Она не умеет - да, по чести говоря, - и не должна заискивать и придуриваться перед почтеннейшей публикой и вот это ей уж точно никогда не простят. Вторая книга вышла у Кирилла Еськова. Каюсь, в свое время, я не высказался по поводу "Евангелия от Афрания" и теперь казню себя за это. К счастью, творческий процесс Еськова не зависит от наличия или отсутствия рецензий, он просто пишет тогда, когда ему интересно. Вышеупоминавшиеся "знатоки" немедленно поименовали и "Евангелие..." и "Последнего кольценосца" фантастическими детективами. И это лучшее, что они могли сделать - дальше бы последовало обвинение в святотатстве и попрании реликвий. Другие шустряки представили автора в качестве поклонника пресловутой конспирологии и апологета спецслужб. Может быть, есть часть правды и в том, и в другом заявлении. Но, думается, истина ни с теми, ни с другими. Еськов последовательно и рационально развенчивает мифы массового тоталитарного сознания, вне зависимости от того христианское ли оно или же, напротив, толкиенистское. Анализируя структуру мифа, он естественно-научным путем приходит к заключению, что если сведения слишком перепутаны или, наоборот, на зависть безупречны - следовательно, они подтасованы или фальсифицированы. Подобной корректировкой истории испокон века занимались именно секретные службы. Значит, и при восстановлении истины необходимо учитывать методики рыцарей дезинформации. Нам, зачастую, трудно принять такой анализ - мы привыкли, что мир таков, каким мы его видим. Даже если принять столь ограниченную точку зрения, не стоит забывать о многослойности и многоуровневости бытия. Еськову присуще не только мастерство интриги, умение держать читателя в неослабевающем напряжении, филигранное владение словом, несомненный интеллект - он, и это основное, умеет взглянуть на текст и мир по-новому и передать свои ощущения, что является неотъемлемой чертой любого большого художника. При всем том, что, мягко говоря, не являюсь поклонником Толкиена, "Последнего кольценосца" я прочитал взахлеб и с наслаждением и продолжаю надеяться, что Кирилл Еськов порадует нас еще не одной книгой. Одно из наиболее - лично мне - приятных свойств старухи - это то, что и на нее бывает проруха (а временами - и неряха). Так, во всяком случае, воспринялось известие о присуждении премии "Интерпресскона" Василию Щепетневу. Среди массы других награждений это выглядит как жемчужина в навозной куче. Что ж, нечто аналогичное случилось и с Колумбом - он искал Индию, а нашел Америку. Все те немногие произведения Щепетнева, которые имелись в Интернете (книга, насколько мне известно, из печати не вышла) вызвали одну из самых горячих полемик последнего времени. Автор навлек на себя обвинения одновременно в русофобии и антисемитизме - согласитесь, редкий набор. И в споре, как обычно, вместе с водой выплеснули и ребенка. Сейчас ведь - как всегда и как никогда - важна идеологическая чистота. И нечего на Америку пенять с ейной политкорректностью. В поиске врагов чего бы то ни было все равно Карфаген впереди планеты всей - это единственная все еще процветающая область национального приоритета. Мне всегда казалось, что народ, трепетно относящийся к своей национальной гордости на деле переживает глубокие и болезненные сомнения в собственном соответствии. Возможно ли, чтобы один человек пусть наиталантливейший и наихаризматичнейший мог бы внушить одному народу некую клевету на народ другой - ославил ли Пушкин "неразумных хазар" или в компании с Гоголем, Тургеневым и Достоевским опорочил ли евреев? Думается, что по старинной русской традиции влияние литературы и философии на народные массы преувеличивается - массы заняты, ва основном, выживанием, а не размышлениями о сути еврейства. Творец лишь оформляет и озвучивает уже существующие в народе мнения. Было бы странно, если бы народ любил своего соседа - в таком случае не потребовались бы государственные границы. Сосуществование двух и более народов в одном государстве, когда они не отделены колючей прооволокой, сторожевыми псами и КПП всегда проблематично - не стану приводить примеры за их очевидностью. Пришельцы, как правило, добиваются большего чем аборигены - видимо, в силу осознания необходимости дополнительных усилий по акклиматизации. И здесь корень возникновения национальной ревности кто из двух претендентов более достоин быть Мужем и Повелителем этой земли. Ревность эта особенно заметна и губительна, когда национальные характеры конкурентов максимально несхожи.Со временем различия сглаживаются и когда пришельцы внезапно собираются на свою историческую Родину, аборигены испытывают не облегчение, а, наоборот, усиливающуюся ненависть - как это так, после всего они посмели отказаться от нашей земли, чем же это она им стала нехороша? Видать, всю ограбили и сматывают удочки?! Я не думаю, что какой-нибудь из народов заслуживает любви; восклицания в духе Суворова: "Мы русские - какой восторг!" представляются несколько наивно-инфантильными. Человечеству нужно время от времени напоминать, что все люди дети одного Б-га или одной Природы - сути дела это не меняет. И русские, и немцы, и евреи - как и все остальные народы достойны своей судьбы - она вытекает из их прошлого, определяет настоящее и влияет на будущее. Ее истоки таинственны в силу своей временной отдаленностии, потому, труднообъяснимы; точки "перегиба", в которых возможно фатальное изменение судьбы народаредки и не очевидны. Но необходимо уяснить, что народ - как и каждый человек - сам определяет свою судьбу и, следовательно, сам несет за нее отвественность: завоеватель сам отвечает за завоенвание, борец- за сопротивление, а покоренный за рабство. Нельзя навязать народу нечто такое, что было бы противно всем его предыдущим воззрениям - против его воли. Трагедия народа начинается тогда, когда окончательно выясняются его взаимоотношения с составными частями, людьми. Единственно нормальными и, соответственно, нормативными - признаются отношения односторонней любви человека к своему народу. Это в традиции общинного сознания - подменять частное общим, личность (лицо!) - безликим коллективом, обществом, нацией. Любовь эта безответна и плодоносит только для представителей властной верхушки, испокон веку убежденных, что Государство (равнозначное Обществу, Народу, Культуре, а также Уму, Чести и Совести эпохи) - это они сами. Более того, любовь к какой-либо из вышеперечсленных химер всегда несчастна и, как правило, смертельна для субъекта. На словах беспокоясь о здоровье целого, общество и государство насмерть затаптывают индивидуума. Как и в католицизме - любовь к Народу-Государству в прямом смысле до гроба и развод возможен только по приговору суда в виде высшей меры наказания. Можно развестись с надоевшей женой, освободиться от поработителя, но от собственного народа не избавиться. Как же преренести это иго? Есть в аптечке и безобидный патриотизм - любовь к березкам, пальмам или эвкалиптам, сопряженный с убежденностью, что если Мухосранск и не родина слонов, то - уж это точно!- самогонного аппарата. Но при нарастании доз и, соответственно, при понижении чувствительности к ним мозга - патриотизм постепенно эволюционирует в национализм. Тут уже даже помыслить об иных берегах не моги - будут убеждать вплоть до не далекой смерти, что хоть и родились мы в дерьме - Это Наша Родина и, значит, это не дерьмо, а если и дерьмо - то самое лучшее во всем мире и с ним не сравнятся никакие (тем более никем не виданные) алмазы и изумруды. Трагедия народа завершается не ненавистью к другому, а со слепой и безудержной любовью к самому себе. Если народ не способен самоутвердиться и самореализоваться без порабощения и угнетения другого, то лучше ему, наверное, и не жить. Но вернемся к Василию Щепетневу. В первую очередь - он не историк и философ, а художник и психолог. Так ли уж важна национальность героя, так ли уж приниципиально для мировой истории убийство Столыпина, а для мировой науки - появление радио лишь вслед за межпланетными транспортировками?! Все эти претензии никоим образом не отменяют мастерство автора, его великолепный, по-бунински сочный, слог, его, по-набоковски точное, видение нюансов и мелочей. При всей неполной обоснованности антуража и декораций Щепетнев достоверен - вплоть до деталей и мелочей - в описаниях и размышлениях. Он - выдающийся стилист и мастер психологического портрета при этом не в ущерб развитию сюжета. Щепетнев традиционален и консервативен, но хоть есть произведения, изысканные, как коллекционные вина и выдержанные, как столетние коньяки - а жажда лучше всего утоляется прохладной и чистой водой. Остается лишь пожелать дальнейших успехов этому перспективному автору. Привлекает к себе внимание и творчество Марины и Сергея Дяченко. По сути дела, они, как и Щепетнев исповедуют поэтическое видение мира, с несколько большим романтическим уклоном. Трудно сказать, насколько осознанно они воспроизводят ( я опираюсь на книгу "Корни камня") атмосферу поздней романтики Алекксандра Грина. То, что Грин ушел в забытие с началом перестройки - неудивительно, так же как и то, что именно сейчас появились его последователи и продолжатели. Возрождение романтизма закономерно, но форма его и законы развития в новом воплощении еще не определились окончательно. Романтизму свойственна радикальная двухцветность мира, столь принятая и одобряемая при тоталитаризме - или алые паруса на рейде в Лиссе, или рыжеволосые лавочники Зурбагана. Реальная жизнь со всеми прелестями и мерзостями, как правило, размещается посередине. Возрожденный романтизм должен продемонстрировать большую сдержанность и одновременно глубину оценок. Однозначность более присуща лубку, нежели перу таких безусловно талантливых мастеров как Дяченко. Пока что, авторы с неотъемлемым профессионализмом развивают несколько подистощившиеся разработки почти вековой давности. Но лишь от того, насколько Дяченко смогут удалиться от полузаброшенных книг Грина в поисках собственных собственных открытий и находок, зависит дальнейший успех у читателей. Акт Творения не прекращается ни на миг - снова, постепенно и внезапно, возникают небо и земля. На четвертый день зажигаются звезды и светила. В день шестой появятся люди - всему свое время. Им и будет суждено построить такой город, который не придется разрушать. ...И увидят они, "что это хорошо".