Глеб Голубев - Огненный пояс

Круглый стальной колодец вдруг наполнился звоном и гулом. Меня со страшной силой сорвало с лестницы и швырнуло вниз. Падая, я ударился обо что-то головой... Голова тоже загудела, словно металлическая; В глазах замелькали радужные круги, и больше я ничего не помню. "09.45. Координаты неизвестны. Волнение усиливается. Вынуждены уйти в открытый океан..." Очнулся я от резкой боли в голове. Надо мной: склонился Базанов с какой-то склянкон в руках. Пахло йодом. - Лежи спокойно, рана пустяковая. Сейчас еще прижгу. Так защипало, что я скрипнул зубами и, кажется, выругался. - Ага, быстро ты поправляешься, - насмешливо сказал Базанов. .- Ну как? - высунулся из-за его плеча Мишка. - Нормально, Только в башке очень гудит. Тут нас накрыла вторая волна. Батискаф опять начало швырять словно щепку. Михаил облапил меня как медведь, а Базанов бросился к пульту управления. Когда волна прошла, Михаил забинтовал мне голову! Я уже настолько ожил, что снова начал задирать его: - Ну, так что же предвещают твои плавучие букашки? Что где-то, когда-то произойдет землетрясение? Хорошенькая точность! Да я и так могу совершенно точно сказать, что нынче на Земле произойдет землетрясение. Поскольку их бывает сотни две-три в год, мой прогноз всегда оправдается. Или теперь ты начнешь утверждать, будто твои микробы предсказывают приход цунами... Я болтал и не мог остановиться. - Ладно, потом посмотрим, - проворчал Михаил.- Ты помолчи, тебе вредно волноваться. И тут налетела третья волна... Похоже, она была больше всех. Все звенело, гремело, грохотало. Даже сталь жалобно стонала под ударами... Мы катались по мокрому полу, стараясь не поломать себе руки и не разбить головы. Ухватиться было не за что. Но мы остались целы! И кораблик наш устоял - не рассыпался, не утонул. Я все больше и нежнее влюбляюсь в него. Отличная все-таки у нас "лодка". Три такие волны обрушились на нас, а она цела. Базанов поднялся в рубку, чтобы посмотреть, что творится вокруг, в верхние иллюминаторы, не открывая люка. Вернувшись, он сказал: - Кажется, цунами больше не предвидится. Выждем для страховки некоторое время, потом вернемся к острову. Надо наладить рацию, а это лучше делать на берегу. И аккумуляторы зарядим до конца. Мы выждали час, успев за это время позавтракать, потом я решил подняться наверх. - Куда? Опять хочешь свалиться? - окликнул меня Базанов. - Должен же я приглядывать за своим островом, раз открыл его? Не боитесь, не .свалюсь: у меня уже теперь есть опыт. И должен же кто-то наблюдать, что делается наверху! А Мишка пусть вам помогает. Открыл крышку люка, прислушался - все было тихо и спокойно. Я высунулся до пояса и в бинокль начал отыскивать островок. Интересно, как обошлись с ним цунами? Хотя он скалистый, невысоко поднимается над водой. Волны просто перехлестнулись через него, как и через наш батискаф... Едва я успел подумать это, как батискаф сильно тряхнуло, словно он вдруг налетел на скрытый под водой риф. Океан вокруг будто закипел. По нему заметались во всех направлениях беспорядочные волны, .сталкиваясь между собой... А над островом внезапно взметнулось багровое пламя, и протяжный грохот звонким гулом отдался в металлической коробке рубки. Остров превратился в вулкан! Из его жерла через равные промежутки времени вырывался темный, почти черный клубок пара и пепла... Он стремительно вырастал, принимая причудливые очертания какой-то исполинской ели с далеко раскинутыми ветвями. Вот повезло: увидеть такое вблизи! "Ель" начала клубиться, расплываться и постепенно превратилась в гигантский серый гриб... Новый столб пламени вырвался из кратера и пронзил нависшие облака. Высота его достигала, наверное, нескольких сотен метров! Ото, это уже не шутки! Как бы нам из наблюдателей не стать жертвами катаклизма... Я бросился вниз. - Что случилось? - крикнул Базанов. - Не знаю. Извержение вулкана, землетрясение, некогда разбираться. А может, все сразу - конец света. Надо уходить подальше от этого проклятого островка!! - Вот видите! Прогноз оправдался. Я был прав, - обрадовался Михаил. Сначала землетрясение, потом извержение. Я, придерживаясь за стенки, опять полез наверх, в рубку. Где же остров? - Где мой остров? Похоже, его больше нет. Там, где он был, пламя уже догорает, и все затянуто серым дымом... А что это сверкает там, впереди? Еще одно извержение? Этого еще не хватало! Похоже, мы в самом деле угодили в огненное кольцо разбушевавшихся подводных вулканов. Батискаф раскачивало и швыряло все сильнее. Оба мотора работали на полную мощность, но все равно мы уходили из опасной зоны слишком медленно. - Что там? - спросил меня Базанов через переговорную трубку. - Плохо видно, все время захлестывает иллюминаторы. Волна какая-то бешеная, мечется во всех направлениях. - Далеко отошли от острова? - Нет, не дальше мили. Но его, по-моему, больше нет. Там извержение затухает. Зато вправо по курсу на горизонте занимается какое-то подозрительное зарево. Не рождается ли там еще один островок и на вашу долю, командир... Ну, хватит, надо спускаться вниз. Качаешься, как обезьяна на ветке. У меня, наверное, уже все тело в синяках от ударов о стенки этой проклятой трубы. И все равно ничего не видно, волны захлестывают даже верхние иллюминаторы. Я с трудом сполз по лестнице. - Что с тобой? - спросил удивленно Базанов и расхохотался. - Посмотри на себя. - А что? - Бинт у тебя уже не белый, а полосатый. Где ты так перемазался в мазуте? Я только махнул рукой. - Константин Игоревич, температура забортной воды уже повысилась на пять градусов, - сказал Михаил. - Надо уходить в глубину, - ответил Базанов. Даже в кабине удержаться на ногах можно было теперь, только цепляясь за поручни на стенках. - Надо уходить на глубину, - повторил Базанов. Что он говорит? Опять погружаться? Добровольно, по своей воле уходить в эту предательскую мрачную глубину, где мы едва не погибли? Я посмотрел на него, а в моем взгляде он явно прочитал затаенный вопрос: а если мы опять не всплывем? Риск велик. Батискаф покалечен. И кто знает, может, мы еще не все повреждения обнаружили, они дадут о себе знать под водой. Когда будет уже поздно... И кислорода у нас осталось мало. Пока стояли возле островка, накачали воздух в два баллона. Но этого надолго не хватит. А если останемся на поверхности? Нас совсем закачает и разобьет штормовыми волнами... Что выбрать? - Погрузившись, может быть, удастся связаться с берегом, - задумчиво сказал Базанов. - Звуковой канал? - я понял его с полуслова. - Да. Динамики я прочистил, акустическая система теперь работает нормально. - Но уловят ли береговые станции такой слабый сигнал? Базанов пожал плечами. Звуковые каналы в океанах - одно из интереснейших открытий последнего времени. Во всех океанах на границе слоев воды с различной плотностью и температурой возникают как бы природные "переговорные трубы", звук по ним отлично распространяется на громадные расстояния. Это любопытное явление уже успешно используется для "прослушивания" океана. Приемники, установленные в прибрежной полосе на той глубине, где располагается ось звукового канала, могут за несколько часов уловить шум приближающихся волн цунами или определить по взрыву специальной сигнальной бомбы, где потерпел аварию самолет среди безбрежной водяной пустыни. Может быть, и наши сигналы уловят станции прослушивания? Акустическая система рассчитана только на переговоры из-под воды с близким кораблем, ее сигналы недостаточно сильны. Но по звуковому каналу они могут уйти дальше... - Попробуем, - сказал я. Базанов перевел взгляд на Михаила. Тот молча кивнул. Базанов подошел к пульту, положил исцарапанные. руки на штурвал, Трусит Базанов? - В чем дело, командир? Он молча повел плечами, словно сбрасывая с них какую-то тяжесть, и начал медленно поворачивать штурвал. "17.45. Снова поднялись на поверхность. Координаты неизвестны. Небо по-прежнему затянуто облаками. Волнение: накат 2-3 балла..." Трудный нынче выдался денек. Трижды мы уходили в глубину. Каждый раз Константин Игоревич через равные промежутки времени сообщал по гидроакустическому телефону о нашем положении. Но услышал ли кто-нибудь нас на берегу, до которого сотни миль? Это был поистине глас вопиющего в океанской пустыне... И ведь важно, чтобы нас услышало не менее двух береговых станций, иначе они не смогут запеленговать наше местонахождение. По-моему, шансов на это мало... Кончался запас воздуха, и нам приходилось снова всплывать, чтобы его пополнить. А океан расходился все грознее и грознее. Волны не переставали швырять наш батискаф. Базанов и Михаил еще как-то держались, а я совсем укачался, несколько раз меня начинало рвать. Забыв обо всех опасностях, я каждый раз с нетерпением ждал, когда же снова можно будет хоть ненадолго погрузиться в такой спокойный и тихий мир глубин. А Мишка все брал пробы планктона и рассматривая их при свете лампы. - Ну, что еще хорошенького предвещают твои букашки? - не удержался я. - Пока все время держатся примерно на одном уровне. Если моя гипотеза правильна, в ближайшее время нового землетрясения в нашем районе не предвидится. - Ты так уверенно это заявляешь, будто твоя так называемая гипотеза уже давно стала общепризнанной теорией. - А почему бы и нет? - поспешил вступиться Базанов. - Ведь, кажется, доказано, что многие животные заранее чувствуют предстоящее землетрясение. - Есть некоторые наблюдения, но, конечно, еще недостаточно проверенные, ответил Михаил. - Понятно, в разгар землетрясения бывает не до наблюдений, а потом, задним числом, можно и присочинить детали. Но говорят, будто за несколько часов до трагического землетрясения в Югославии, когда в 1963 году был разрушен Скопле, очень беспокойно вели себя многие обитатели городского зоосада. В полночь - за пять часов до начала землетрясения почему-то громко завыла гиена. Потом стали метаться в своих клетках тигры и лев. Внезапно тревожно затрубил слон, напугав сторожей. Но никто, разумеется, не мог тогда это сопоставить с грядущим сотрясением Земли. Ну, теперь его не скоро уймешь! - И перед сильным землетрясением 1954 года в Алжире было замечено, что многие домашние животные покинули жилища, отошли от них на безопасное расстояние. Те из людей, кто обратил на это внимание и последовал их примеру, остались живы. Видимо, предчувствуют животные даже извержения. При извержении вулкана на острове Мартиника за полминуты был стерт с лица земли город Сен-Пьер. В его развалинах потом раскопали тела тридцати с лишним тысяч погибших людей - и всего один-единственный труп зазевавшейся кошки: все остальные животные успели заблаговременно покинуть обреченный город. Мишка вдохновенно заключил: - А морские микроорганизмы должны быть еще более чуткими к тончайшим изменениям магнитного поля, гравитации, давления... - Это все одна болтовня! - довольно грубо оборвал я. - Собачки лают, кошечки бегают, букашки то всплывают, то опускаются на дно... А науке нужны бесспорные доказательства. Каким чудесным органом могут эти твои букашки, состоящие всего из одной-единственной клетки, улавливать скрытые напряжения в земной коре? - Вероятно, это как-то связано с химизмом воды. Он меняется, и они это чувствуют, соответственно реагируют. Если даже тут замешаны изменения гравитации или магнитного поля, то все равно их воздействие на живой организм должно происходить путем изменения химизма... - Химизма... Нашел химиков. - Конечно, все это пока лишь предположения, - сказал, вздохнув, Мишка. Работы предстоит много, Надо уточнить, за сколько времени и на каком именно расстоянии от эпицентра землетрясения начинают микроорганизмы погружаться в нижние слои воды. Это будет, пожалуй, довольно сложно сделать. Для проверки нужны землетрясения, а я ведь не могу, к сожалению, устраивать их по своему усмотрению... - Командир, давайте опять нырнем, - взмолился я. - Совсем закачало. - Пожалуй, он прав, Константин Игоревич, - поддержал меня Михаил. - Мне тоже что-то не по себе. Давайте опустимся хоть на пару часов. Готов поклясться, что ему просто хочется взять еще одну пробу своих букашек... - Ладно, - сказал Базанов, - погрузимся еще разок. И опять он почему-то мешкал, долго возился у пульта. Честное слово, он боится уходить под воду, наш железный командир. Но почему? Ведь все, кажется, в порядке? Каким блаженством было уже через несколько минут избавиться от качки! Мы нырнули неглубоко, всего на сорок пять метров. Но и здесь было спокойно. Мишка, конечно, опять начал возиться с пробирками. А я завалился спать. Правда, сколько же сна в меня влезет? Может, сонная болезнь начинается?.. Проснулся я, когда мы уже всплыли. Качка заметно уменьшилась. Значит, шторм утихает, скоро конец нашему плену. Хотя когда еще нас найдут? Ведь своим ходом мы до берега не доберемся. А пока ищут, может разыграться новый шторм, еще посильнее. Время осеннее... - Что сейчас - утро или вечер? - спросил я, собираясь сделать очередную запись в судовом журнале. - Вечер, - засмеялся Базанов. - Можешь ложиться спать. - Нет уж, давайте в таком случае ужинать. Погружаться, кажется, больше не придется? - Надеюсь, - ответил Базанов. -- Мне кажется, вы больше всех атому рады, командир. Что-то, я заметил, вы каждый раз нервничали, когда уходили на глубину. Почему? Или опять что не в порядке? - Нет. Машина в порядке. - Значит, просто и у вас нервы начали сдавать? Он долго с какой-то грустью смотрел на меня, потом сказал: - Какой ты все-таки еще молодой! Совсем щенок. - То есть? Он опять долго молчал, раскладывая на куске брезента, заменявшем нам стол, галеты, шоколад, ложки. Потом начал открывать консервы и, не поднимая головы, тихо сказал: - Это только кажется, мальчики, будто мы с вами смотрим на мир одинаково. Ты с какого года? - С тридцать восьмого. - А я с двадцать третьего. На пятнадцать лет старше. - Ну и что? - А то, что когда ты был еще пацаном, я уже воевал. В сорок втором, подо Ржевом, разорвался снаряд... И меня завалило, засыпало в блиндаже. Отделался легко, но откопали меня только через три часа. Вот с этого и началось... - Клаустрофобия? - тихо спросил Михаил. Базанов кивнул. - Да, так она называется по-латыни... красиво. Боязнь замкнутого пространства. - Как же вы стали подводником? - Стал. Поборол себя. И вы ничего никогда не замечали, верно? Но вот память об этих трех часах, оказывается, все-таки живет во мне. Черт ее знает где: в мышцах, в костях, в крови, в нервах? Он замолчал, и мы молчали. Я представил себе, что он должен был испытывать, когда заставлял себя погружаться в этой тесной жестянке... Да еще после того, что мы пережили. Наверное, сразу начинаешь задыхаться, стальной потолок давит на плечи. А стены сдвигаются вот-вот раздавят... - А вы очень храбрый человек, командир, - сказал я. Он невесело усмехнулся. - Храбрость, мальчики, - это просто знание того, чего надо бояться, а чего - не надо... Давайте ужинать.