Владимир Голубев - Гол престижа

Месса закончилась поздно, и мы заночевали в одной из комнат, предоставляемых немногочисленным паломникам.

Земля задрожала в восемь утра. Люди выскочили на улицу, в нехорошую тишину. Птицы, насекомые и обезьяны молчали. Лишь на стоянке одиноко пищала автомобильная сигнализация.

А потом…

Цунами высотой с шестиэтажный дом обрушилось на побережье. С горы было ясно видно, как волна сносит игрушечные коробочки прибрежных бунгало, как серо-черная масса ломает карточные домики отелей, как она забрасывает прогулочные и рыболовные лодки на верхушки пальмовой рощи в ста метрах от берега. Я видел, как бегут люди-точки, и серая волна накрывает их, отныне и навсегда. В воздухе висел низкий рокот.

Паника родителей передалась и мне, но в гораздо большей степени. От страха я стал заикаться. Когда нас вывозили оттуда, пришлось проехать вдоль побережья, другой дороги не было. И я увидел… Их были десятки, нет, сотни. Они лежали повсюду, со сломанными конечностями, в каких-то вывернутых позах, вперемешку с песком и обломками домов, посиневшие, под тучами насекомых. И был запах, который я не забуду до конца дней. Я не знаю, выжила ли та девочка из Европы и ее родители, но я видел бантики, облепленные мухами…

Слава Богу, в родном Нэшвилле моря нет.

Потом меня водили к психологу, я прошел курс реабилитации; заикание прошло. Врач наблюдал меня еще около года. Время смывает все. Но страх больших волн остался.

Остался ли? Я хотел это проверить. Я, здоровый мужчина, боюсь волн? Ерунда какая! А вдруг? Виндсерфинг по телевизору я смотрел...

Что ж, предложение Вэна, может быть, как раз подходит. Даже Тина не знает о моей тайной фобии. Но старине Вэну можно довериться. И мы поехали на большое озеро.

Все прошло лучше, чем я ожидал. Страха почти не было, разве чуть-чуть, когда мы ушли далеко от берега на катере. На Эри было не очень холодно, но три дня влажного северного ветра вселили жука в мою бедную голову.

У каждого мигренщика бывает период бесполезной беготни по врачам.

Сначала меня лечили от какой-то невралгии. Врач уверил, что больше приступов не будет. Жаль только, что жук тогда спал и не знал об этом.

Другой назначил лекарство, желатиновые капсулы с порошком внутри. Оно помогало, но не очень. И я самовольно удвоил дозу. Боль становится мягче, но в глазах потом долго пляшут черные мушки.

Сходил и к третьему врачу. Тот выслушал, подумал, сказал:

– У тебя мигрень, парень. Как ее лечить – никто не знает. Я выпишу тебе несколько рецептов. Каждый из этих препаратов кому-то помог. Попробуй по очереди все. Может, найдешь подходящий. Он грустно улыбнулся и протянул визитку:

– Вот такая пока методика…

Когда я уже взялся за ручку двери, он сказал:

– Мистер Беннинг, я, как врач, не должен этого говорить, но нам важен результат, не так ли? Есть один старый индеец…

На обратном пути я заехал в аптеку, где набил карманы разноцветными коробочками.

Дома машинально свалил все это в жестяную банку из-под охотничьих патронов, заменяющую нам с женой аптечку. Там уже лежали всякие таблетки. А вот куда засунул рецепты – не помню, хоть убей.

Тина настояла на визите к индейцу. А-а-а, ничего интересного. Полумрак, развешенные по стенам фальшивые кипу, сделанные из бельевых веревок, коптящие на столе палочки, тяжелый воздух. Раскрашенное лицо колдуна вызывало скорее улыбку, чем священный трепет. Его жидкие седые волосы были стянуты узорчатой лентой, в которой криво торчало несколько перьев. Увидев меня, он забормотал что-то на «древнем языке». Стандартное действо, рассчитанное на простаков. Возможно, кому-то и помогает. Однако денег он содрал прилично. Единственное, что меня удивило – его фраза: «Над вами довлеет Луна». Откуда он узнал, что я работаю на космос? Впрочем, Солнце и Луну колдуны упоминают часто.

Однажды ночью, как раз перед дежурством, жук решил, что время пришло.

Первый импульс боли заставил меня сделать «мостик» на затылке и пятках. И застонать. Проснулась Тина.

– Что, началось? Спускайся вниз. Я сейчас.

Зажав левый глаз рукой, и чуть не сломав ноги на деревянной лестнице, я сбежал в гостиную и стал лихорадочно рыться в жестянке. Импульсы боли постепенно нарастали.

– Да высыпь же, – запахнув халат, Тина взяла у меня банку и опрокинула ее. Цветные коробочки разлетелись по столу.

Тут я понял, что не знаю, какие таблетки принес, а какие уже были в банке. Разбираться? Проглотил две знакомые желатиновые капсулы, рухнул на диван. Через двадцать минут пришло еле заметное облегчение. В глазах запрыгали черные мухи.

– Тина, – сказал я, – иди спать. Ты ничем не поможешь.

– Я посижу с тобой.

И взяла меня за руку.

Но сон свое берет, и через полчаса борьбы жена сдалась:

– Только не пей все подряд. Сегодня уж потерпи, а завтра я найду рецепты.

– Ладно.

Я остался наедине с жуком.

Импульсы боли с неотвратимостью маятника били в левый глаз.

Счастливчики не знают, каково это – сидеть одному в темноте, терпеть издевательства жука и знать, что НИКТО и НИЧЕМ помочь тебе не может?

– Сейчас я тебя, – в тихом бешенстве пообещал я ненавистному насекомому.

Посмотрел правым глазом на россыпь препаратов, в одном из которых, возможно, заключалось спасение.

И выпил таблетку из коробочки золотистого цвета, а саму коробочку положил в карман халата. Выключил настольную лампу. Откинулся в кресле. Закрыл глаза. Боль стала постепенно стихать, я погрузился в полудрему, а прыгающие в глазах мухи стали медленно вытягиваться в качающиеся черные тени, протянувшиеся от камней и маленьких, с тарелку, кратеров.

Я шел по Луне.

Я ШЕЛ ПО ЛУНЕ!

Это даже нельзя назвать ходьбой, это нечто среднее между чудесным полетом и медленным движением водолаза по дну. Шаги-прыжки, в призрачном, сонном, беззвучном мире. Беззвучном? Я прислушался.

Нет, звук все же был. Но не шагов. Тихое ворчание системы охлаждения скафандра, вздохи клапанов подачи воздуха. И в том мире мои ноги не двигались. Там, на Луне, шел кто-то другой, я лишь смотрел его глазами и слышал его ушами.

Невероятная картина затолкала боль куда-то в дальний угол сознания. Я открыл глаза и улыбнулся. Наш старенький холодильник монотонно урчал в своем углу; «вздохи» оказались просто звуками, издаваемыми водопроводом.

Боль отдавалась последними угасающими пульсациями. Я сидел в темноте и думал. Я думал об экспедиции, которая три года назад отправилась к «чистому» кратеру и там погибла. Что случилось, никто не знает. И теперь уже не узнает. Ясно одно: экспедицию погубил «человеческий фактор». Записи телеметрии однозначно показали: аппаратура работала исправно до конца.