Джон Уиндем - Зов пространства

Что же касается его сына, он поначалу был на седьмом небе от счастья. И то сказать, разве не чудесно, когда вдруг оказывается, что твой отец — национальный герой, и тебя приглашают на большие празднества, к тебе рвутся очеркисты и фоторепортеры, и ты сидишь на премьерах в почетной ложе, а на вокзалах тебя осыпают цветами? Однако вскоре появились неприятные и назойливые мысли, что сам-то он, в сущности, никто и люди разочаровываются, когда любой вопрос о космосе мгновенно ставит его в тупик. Поэтому Майкл уселся за книги по астрономии и космонавтике и вскоре обнаружил зияющие дыры в программе своего классического образования — дед его учил, что Плеяды — это семь дочерей Атласа, что Венера вышла из моря, что Орион был великим охотником под стать Диане. И он, читая о космосе, казалось, тоже услыхал «полночный писк комара».

Вскоре ему прискучило ходить в любимцах публики, он устал жить на виду у всех. В школе от него ждали выдающихся успехов, это давило на психику и почти не отпустило, когда он переехал в Оксфорд. Дом, который его мать скрепя сердце приняла в дар от правительства, никак не мог заменить ему родной деревенский коттедж. Мать с головой ушла в общественную жизнь, дед совершенно не разделял нового увлечения Майкла, и казалось невозможным хоть на час забыть о том, что он — сын Маятника Труна. С таким же успехом можно было бы оказаться сыном сэра Френсиса Дрейка, лорда Нельсона или кого-нибудь из основателей Национальной Галереи.

Новоявленный интерес к космическим проблемам сослужил худую службу. Как будто часть души Майкла обернулась изменницей и норовила оторвать его от давних увлечений, столкнуть в отцовскую колею. Напрасно он внушал себе, что Феб — Аполлон интереснее «Аполлона» — небесного глаза, что буйный сын Зевса и Геры, прозванный в Италии Марсом, важнее, чем Марс — ближайшая к Земле и самая достижимая планета, что Аристотель Перипатетик главнее кратера на Луне, удостоенного имени этого философа. В нем разгорелась неугасимая любознательность, и вскоре он был вынужден признаться себе, уж одну-то отцовскую черту он точно унаследовал, может, не самую, лучшую, зато самую яркую. Придя однажды к этому выводу, Майкл перестал стесняться своей фамилии и пошел служить в космические войска.

Первое время он действовал очень осторожно, не козырял без нужды своей родословной и избегал дешевой сенсационности в высказываниях перед газетчиками. Однако от него не укрылось, что сдержанная самореклама быстро приносит плоды; в глазах общественности он приобрел репутацию специалиста. Когда пресса интересовалась его точкой зрения на ту или иную проблему космонавтики, он давал тщательно продуманный ответ, и та же репутация позволяла не слишком переживать из-за ошибок в изложении.

Трун вел очень тонкую политику и не спешил, однако успел к двадцати пяти годам добавить к харизме сына звездного героя ореол космического оракула. Понятно, это не могло не вызвать ревности в известных кругах, но ведь он был не простым офицером и к тому же не заходил за грань дозволенного. Он славился своим трудолюбием, заботился о послужном списке и знал, что его идеи начинают приобретать вес.

Первая стычка с политиками случилась после заявления русских (вообще-то, преждевременного) о том, что на Луне почти готова к открытию их станция. Эффект был подобен взрыву атомной бомбы.

Американцы привыкли считать Луну своим необъявленным имением, которое они обустроят как-нибудь на досуге. Их настолько потрясла сенсация, что они тут же бросились сооружать станцию.

Пресса, по своему обыкновению, спросила у Труна, какие у него мысли на этот счет, а у того уже была наготове статейка, вышедшая на другой день в «Санди» — респектабельной газете с внушительным тиражом. Он прекрасно разбирался в ситуации.

Лунная станция — это не стадион какой-нибудь за несколько миллионов фунтов. Если показать смету правительству, у него волосы встанут дыбом и оно непременно постарается развенчать идею британского форпоста на Луне, — мол, это не более чем легкомысленный и расточительный каприз. И бесполезно спорить, любые доводы будут встречены в штыки или. пропущены мимо ушей. В статье Трун коснулся научной и стратегической выгоды, но упирал главным образом на престиж. Отстать в этом деле от русских и американцев — все равно что расписаться в собственном бессилии. Такого позора авторитет Британии не выдержит; по сути, она себя признает второразрядной, а то и третьеразрядной державой, — а ведь и так кое-где бытует мнение, что лучшие дни Англии уже миновали, близок закат, и скоро ее величие ляжет в могилу рядом с греческим, римским и испанским.

Первым Труна вызвал «на ковер» его непосредственный начальник. Потом молодой командир постоял на множестве ковров «по вертикали» и наконец щелкнул каблуками перед помощником министра — человечком с несколько помпезными манерами.

Начало разговора выглядело ничуть не оригинально — вы-де нарушили служебные инструкции, опубликовали статью, не предъявив ее военной цензуре… Затем чиновник высказал пожелание, чтобы молодой человек как следует подумал и сам пришел к выводу о нецелесообразности строительства лунной станции. Ведь у такого стратегического объекта очень мало преимуществ перед вооруженными орбитальными станциями, а русским и американцам завидовать не стоит — они просто бросают на ветер деньги и материалы. «Более того, могу вам сказать конфиденциально, — понизил голос помощник министра, — даже американское правительство разделяет эту точку зрения».

— В самом деле, сэр? — спросил Трун. — В таком случае непонятно, почему они не оставят эту затею.

— Уверяю вас, они бы оставили, если бы не русские. Нельзя отдавать Луну в безраздельное владение Советам. Вот американцам и приходится нести убытки. А раз они добровольно на это идут, почему бы нам не сберечь деньги?

— Сэр, вы полагаете, мы не понесем убытков, плетясь в хвосте у Америки?

— Молодой человек, — осерчал помощник министра, — пора бы вам усвоить, что не всякая овчинка стоит выделки. Вы поступили весьма непатриотично, раструбив на весь мир, будто бы наше солнце клонится к закату. Я с этим категорически не согласен! Однако вынужден признать. сегодня мы — не самый преуспевающий народ и не можем тратить на показуху огромные средства.

— Но если этого не сделать, сэр, то пострадает наш престиж. И тут не помогут никакие оправдания. Что касается жалоб, будто станции — сплошное разорение, то это старая американская песня и, на мой взгляд, самое настоящее очковтирательство. Лунную станцию гораздо легче оборонять, чем орбитальную, и огневая мощь у нее будет несравнимо больше.