Грег Иган - Научная фантастика. Возрождение

Когда наступит полное уничтожение жизни?

В срок порядка сотен тысяч лет.

Странника обожгла боль Кристиана Брэннока, родившегося на древней Земле и страстно любившего свою живую планету. Давным-давно его сознание влилось в колоссальную общность, а потом дробилось и делилось, пока его копии не наводнили весь галактический разум так же, как интеллекты миллионов других людей – незаметные, словно гены в человеческой плоти, но все же важные элементы единого целого.

Просмотрев свою базу данных, Альфа нашла запись о Кристиане Брэнноке и решила включить в сущность Странника именно его, а не кого-нибудь другого. Произошло это, ну, скажем так, интуитивно.

А точнее нельзя? – спросил он.

Нельзя, – ответила Альфа. – Слишком много непредсказуемых факторов. На запросы Гея если и отвечает, то уклончиво.

Геей в нашем мифе будут звать узел, расположенный в Солнечной системе.

А… мы что… так мало думаем о Земле?

Нам надо еще много о чем думать, верно? Гея могла бы в любой момент обратиться с просьбой об уделении особого внимания. Но ни разу не обращалась. Поэтому вопрос считался не имеющим большой важности. Земля людей хранится в нашей памяти. Что есть она ныне, как не планета, приближающаяся к постбиологической фазе развития? Да, действительно, она представляет для нас немалый интерес, поскольку спонтанно возникающие биомы крайне редки. Но Гея вела наблюдение и собирала информацию, доступную любому из нас по мере необходимости. В Солнечной системе посетители бывали нечасто, в последний раз – два миллиона лет назад. С тех пор Гея все больше удаляется от нашего сообщества, сеансы связи с ней становятся короткими и формальными. Правда, это не первый такой случай. Например, узел может погрузиться в философские рассуждения и хотеть, чтобы его не беспокоили до тех пор, пока он не будет готов вынести их на общее рассмотрение. В общем, Земля ничем не вызывала у нас беспокойства.

Я-то про нее не забыл бы, – шепнул Кристиан Брэннок.

И почему мы вдруг о ней вспомнили? – спросил Странник.

Нам пришло на ум, что Землю стоит спасти. Возможно, на ней есть нечто большее, чем Гея знает… или говорит нам. А если и нет – то спасем ее хотя бы из сентиментальных побуждений.

Ясно, – сказал Кристиан Брэннок.

Помимо того, мы можем получить новый опыт и создать прецедент, что потенциально гораздо более важно. Если разум способен сохраниться после гибели звезд, он должен пережить и всю Вселенную. Труды миллиардов, триллионов лет начнутся с небольшого эксперимента. Не провести ли его сейчас (а что значит слово «сейчас» для бессмертных существ, уже старых по геологическим меркам?) – на Земле?

Ничего себе, небольшой эксперимент, – пробормотал Странник: Кристиан Брэннок был в свое время инженером.

Ну, не очень небольшой, – согласилась Альфа. – Но, учитывая протяженность времени, у нас в распоряжении будут ресурсы всего нескольких звезд. Тем не менее, если мы не запоздаем с началом, перед нами откроется множество возможностей. Вопрос в том, как нам лучше всего действовать, а прежде всего – следует ли действовать вообще. Хочешь поискать на него ответ?

Да, – сказал Странник.

А Кристиан Брэннок крикнул:

Черт возьми, да, конечно!

В направлении Солнца полетел космический корабль. Лазерный двигатель, питаемый энергией звезды и управляемый сетью межпланетных сопряжений, разогнал его почти до скорости света. При необходимости к концу пути корабль мог затормозить, попутешествовать сколько надо, а потом без посторонней помощи – только чуть медленнее – вернуться обратно. Был он легкий, в криомагнитном поле у него лежал достойных размеров шарик антиматерии, а из полезной нагрузки имелась матрица, в которой работали программы Странника и хранилась достаточная база данных; еще одна такая же запасная; разнообразные сенсоры и эффекторы; несколько тел различной конфигурации, в которые Странник мог переносить свою сущность; всякое оборудование и инструменты; а еще – одна штука, давным-давно позабытая, которую Странник составил из молекул по просьбе Кристиана Брэннока: тот решили что когда-нибудь у него до нее дойдут руки. Гитара.

2

Жил-был человек по имени Калава, морской капитан из Сирсу. Принадлежал он к клану Самайоки. В молодости Калава славно сражался на Разбитой Горе – там, где воинства улонаи встретили орду варваров, что рвалась из пустыни на север, и с огромными потерями отбросили ее назад, – а потом сделался моряком. Когда же Улонайская Лига распалась и союзы под предводительством Сирсу и Иррулена принялись в ярости метаться по всей стране, ища, где бы вцепиться друг другу в глотку, Калава топил вражеские корабли, жег деревни и возил на рынок сокровища и пленных рабов.

После Туопайского мира, которому никто не был рад, занялся он купеческим делом. И не только ходил вверх да вниз по реке Лонне и через Залив Сирсу, но еще и часто плавал вдоль Северного Берега, где по пути приторговывал, а потом пересекал Дорогу Ветров и достигал колоний на Последних Островах. Наконец он с тремя кораблями двинулся вдоль того взморья на восток, и притом столь далеко, что там никто еще не бывал. Кормились его люди рыбалкой да тем, что добывали, высаживаясь на сушу и либо торгуя со встречавшимися им дикими племенами, либо устраивая набеги. Спустя много месяцев достиг Калава места, где земля изгибалась к югу. Еще дальше был порт, принадлежавший знаменитому народу Сияющих Полей. Там прожил он год, а после вернулся домой с большим богатством.

Стал Калава держать от своего клана хутор и добрую ферму в устье Лонны, в дне пути от Сирсу. Хотел он там жить в чести и покое. Только боги судили иначе, да и норов его был не таков. Рассорился он со всеми соседями, а как-то раз брат жены его сильно оскорбил, и убил Калава своего шурина. Ушла от него жена. Собрался тогда клан на судилище и постановил, что причитается ей треть всего семейного достатка в золоте и товарах. А дочери Калавы со своими мужьями взяли сторону матери.

Из троих же его сыновей старший как-то в бурю потонул в море, второй умер от чернокровия, а самый меньший нанялся юнгой на купеческое судно, что шло в Зхир, на дальний юг, и там, на занесенных песком улицах брошенного города, меж изглоданных временем колонн, погиб в схватке с разбойниками. Потомства они не оставили, кроме как от рабынь. Не было больше детей и у Калавы – ни одна свободная женщина не желала идти за него. Все, что накопил он за долгую и трудную свою жизнь, должно было достаться родичам, его ненавидевшим. И в самом Сирсу его тоже не любили.