Наталия Мазова - Золотая герань, или альтернативная история просто Марии с элементами фэнтази

Хлесткие струи воды, казалось, вымывают из сознания пелену наваждения. Мир, пошатнувшийся было вчерашним вечером, снова обретал незыблемость, и Мара уже не была уверена, что ей не почудились вчерашние действа со свечой...

Целующее пламя - примерещится же такое! Гипноз, может быть? Гипноз может заставить чувствовать наслаждение вместо боли, но он не прикажет пламени не жечь тело. Однако вот ее грудь, руки, шея - нигде ни малейшего следа ожогов.

Наверное, она просто лишку выпила там, в молодежном центре - знала эту свою слабость и никогда не пила помногу, но вчера разве возможно было удержаться!

Вода, стекавшая с ее лица, окрасилась в зеленовато-лиловый цвет. При взгляде на эти темные потеки Мару почему-то передернуло.

Когда она, завернувшись в халат, выплыла из душа, на столе уже дымился кофе и шипела яичница с кучей добавок, и Лазор раскладывал сыр по ломтикам хлеба.

- Как тебе вчерашний бал? - осведомился он с пре- увеличенным спокойствием. - Не правда ли, чудно?

- Знаешь, после... после того, что было здесь... у меня уже все как в тумане. Помню только, как танцевали и как ты пел. Я даже не подозревала, что ты умеешь петь и играть...

- А на чем? Моя гитара осталась в Ледограде, - легко ответил он. - Я и вчерашнюю-то у кого-то позаимствовал.

- А жалко... - протянула Мара. - Мне так понравилось! Особенно первая, как там: "Наша сказка вечерняя замыкает свой круг..."

- Да ну, - отмахнулся Лазор. - Не пел уже черт знает сколько, так что вчера безбожно переврал все, что только мог... Тебе намазать хлеб маслом или будешь просто сыр? Я, например, люблю именно всухую...

- Но мне лучше намажь, - Мара откинулась на спинку кресла. Господи, как же все хорошо, и даже думать не хочется, что уже сегодня, в два часа ночи, придет конец этому мимолетному счастью... Нет, жить надо исключительно сегодняшним днем - в конце концов, впереди у них еще пятнадцать часов, целая вечность!

Вскоре после завтрака они снова забрались в постель - но на этот раз Мара взяла на себя всю инициативу. Очарование новизны слегка притупилось, но его поцелуи все так же приводили ее в трепет, особенно когда он касался губами ее груди. Ее же ответные ласки были просто бешеными, словно она хотела вложить полжизни в эти немногие оставшиеся им часы. И в упоении желания возвращалась прежняя четкость и ясность - вот они, руки его и губы, а то, сверхъестественное, всего лишь почудилось...

- Лазор, любимый мой, счастье мое...

На стук в дверь она даже не отреагировала. Тогда дверь скрипнула, и голос Генны вывел ее из любовного дурмана:

- Мара, мой поезд через три часа... Ой, прошу прощения! Я просто хотела забрать веер и шаль, не знала, что ты...

- То и другое на полочке в шкафу, - отрывисто бросила Мара, не желая ни на секунду прерывать самое важное на земле дело.

Из-за распахнутой дверки шкафа Генна искоса взглянула на любовников, которые уже успели позабыть о ней. И тогда, взяв свои вещи, Генна воровато повернула замочек на сумочке Мары...

Если б Лазор вовремя не спохватился и не начал приводить Мару в чувство, она вполне могла бы опоздать на свой поезд. Пока снова нежилась в душе, пока укладывала чемодан, а ведь надо было еще успеть сделать множество мелких дел - сдать постельное белье, отнести посуду, что-то там дооформить в связи с путевкой...

Когда он помогал ей собирать и укладывать вещи, руки их то и дело встречались, и она опять и опять тянулась к нему губами - но теперь он был непреклонен:

- Давай, прекрасная Мари, нечего! Сама же жаловалась, что если задержишься хоть на день, то твой руководитель диплома этого не поймет!

- Знаешь, Лазор, если бы у нас было хотя бы место для следующей ночи наплевала бы я на все... - не сдержавшись, она шмыгнула носом.

- Ну вот, опять, хорошая моя... Не реви! Запиши мне свой адрес - не в Линате же твой Дверис и не в Когури! Как только стану хоть чуточку посвободнее - обязательно попытаюсь разыскать тебя!

Дрожащим почерком она вывела на листке блокнота оба своих адреса, и общежитский в Дверисе, и домашний в Алдонисе.

- Пиши, обязательно пиши! Как жаль, что у тебя нет адреса, только ящик до востребования...

Транспорт уже не ходил, пришлось ловить попутку до вокзала. Лазор пообещал водителю двадцатку, и тот рванул по пустынным улицам Плескавы, как заправский автогонщик...

...в это время в поезде, мчащемся в сторону Ковнаса, в третьем купе на верхней полке плакала в подушку молодая женщина в сером брючном костюме. Все спали, никто не слышал ее - можно было не стесняться.

Поплакав, она запустила руку под подушку и в который раз принялась при синеватом свете ночника перебирать пачку украденных фотографий.

Вот он на углу улиц Швесос и генерала Кайстита, на фоне устремленной в небо зеленой стрелы шпиля церкви Эленисте; вот они вдвоем у ажурной решетки моста через Дийду; вот он весело замахивается снежком на объектив...

- Дура я была, - шептала себе под нос Генна.

- Какая же я была дура! Только и осталось, что песни его в тот вечер, да - "ты мудра, кошка"...

Ну разве способна оценить эта ухоженная Мара такого, как Он?!

...- Провожающих просим покинуть вагоны! - в который раз надрывался проводник. Ступеньки уже втянули, и Мара стояла на коленях у еще открытой двери вагона, и губы Лазора - как раз на уровне ее головы - в последний раз нежно пробегали вдоль корней ее волос. Еще минута... еще несколько секунд... и все равно не верится, что вот тронется сейчас поезд - и ничего не будет...

- Я напишу тебе, прекрасная Мари, обязательно напишу...

Вагон дернулся. Проводник хмуро посмотрел на них, никак не могущих разнять рук.

- Молодой человек, девушка, я дверь закрываю!

- Прощай, Лазор, любимый мой!!! - отчаянно выкрикнула Мара в закрывающуюся щель, и еще успела увидеть ответный взмах его руки...

Поезд скрылся в ночи. Серраис еще минуту постоял на перроне под погасшим фонарем. Как тогда, на лыжной прогулке, снег запутывался в его пышных волосах, мешая золото с серебром.

Вот и все. Теперь осталось только ждать.

Тревожными ночными птицами перекликнулись над его головой вокзальные сигналы. "Пассажирский поезд номер сто семьдесят девять Селга - Вилена прибывает на второй путь..."

Он в последний раз окинул взглядом ночную станцию - было в ней, как в любом начале больших дорог, нечто тревожное и манящее. "Наша дочь будет безумно любить такие места!" - подумал он с неожиданно счастливой улыбкой - и сделал шаг, и ночь на минуту разомкнулась, пропуская его домой, в Город-для-всех...

...а в опустевшем номере гостиницы "Бирута"

сохли и опадали листья герани, и увядшие цветы, уже не золотые, а блекло-рыжие, усеяли весь подоконник...

* * *

ПОСЛЕСЛОВИЕ