Люциус Шепард - Aztechs

«И каково это, быть человеком, Эдди?», ухмыльнулся Чилдерс, и я не смог удержаться, чтобы не ухмыльнуться в ответ. «То, что давали нашим братьям, когда война началась», продолжил он, «было не более чем смесью амфетаминов. Но это…», он вытащил пачку шприцев, потом бросил ее мне, «… это настоящее дерьмо. Быстро доводит и крепко держит.» Он заулыбался еще шире. «Ты его полюбишь.»

Мне надо признать, что наркотик был идеальным дополнением к нашей прогулке под луной. Нести Зи оказалось детской игрой. Я был неутомим, но кололся каждую пару часов. Пока мы шли, Чилдерс изливался в потоках болтовни, кое-что было задумано, как колкость, напоминание, что я подчиненный, существо низшего порядка, а кое-что имело намерение помочь мне адаптироваться к чудесному миру сэмми. Советы, как концентрироваться, как интерпретировать сенсорную информацию, которую я ранее не был в состоянии воспринимать. Я обнаружил, что могу подразделять его болтологию, запоминать, что полезно, и в то же самое время генерировать и обрабатывать собственные мысли, конфликтующие между собой. Я понимал, что для Чилдерса являюсь не более чем орудием, и понимал, что это его право — он являлся моим командиром по достоинствам силы и опыта, а я — часть компании и поэтому расходуемая часть. Но несмотря на согласие с этим до определенной степени, я желал остаться в живых, и посему пытался выработать план, как убить его. (Вероятно, именно эта дихотомия частично ответственна за средненькие успехи сэмми в войне против слабо вооруженного и меньшего по численности населения юга.) Однако удачи в выработке плана у меня не было. Я понял, что Чилдерс привычный к безумию — сможет в таких условиях победить меня, как в бою, так и в планах. Все, что я мог сделать, это надеяться на возникновение обстоятельств, в которых у меня появятся преимущества. И это должны быть зверские преимущества, чтобы у меня появился хотя бы шанс. Конечно, есть вероятность, что его просто убьет ИИ, однако план Монтесумы проявлялся еще менее, чем мой.

На рассвете мы остановились отдохнуть в тени огромной скалы, стоявшей сама по себе на каменистом участке. В форме стойки бара, плоской на вершине и у дна, и гладко выпуклой по всем бокам. Она не походила на естественное образование, но Чилдерс нисколько не выжидал, приближаясь к ней, и я доверился его суждению. Фрэнки засеменил вверх по боку скалы и исчез. Лупе без сил свалилась под выступом. Мы положили Зи рядом с нею. Я уселся в нескольких футах, вытащил из пачки шприц и дал себе накачку. Чилдерс усмехнулся. Я подумал, что он еще охвачен ностальгией по младенческим стадиям собственного пристрастия. Когда я закончил, он сказал: «Ол райт, народ. Я хочу немного поразведовать, чуток осмотреться. Я хочу, чтобы вы оставались здесь. Если вы шевельнетесь, я сразу узнаю. Все ясно?» Потом он зашагал и скрылся из виду за скалой.

Небо над нами стало цвета старых застиранных джинсов, каменистая площадка превратилась в кроваво-красную, а солнце, хотя всего чуть поднявшись, уже искажалось дымкой жары, подрагивающий алый пузырь, вспухающий над горизонтом, с почетным эскортом ярусов низких туч в пятнах розовато-лилового, персикового и огненно-оранжевого цвета. Вся эта панорама была похожа на образец флага, который развевался вовне, его цвета и формы сшивались из моих новых ощущений, которые клетка за клеткой пожирали труп моей прошлой личности, устраняя все, кроме человеческой сути, фундаментальной агрессивности и желания жить, которые у всех, кроме сэмми, тонут в мягкости. Это была эмблема мира, в котором я был единственным предметом, имеющим какое-то значение. Мне было наплевать на всех, кроме тех, кто может помочь мне остаться в живых — трудность в том, что их трех человек со мною, я не мог решить, подходит ли кто к данной категории. Я был спокоен. Гнев был велик во мне, но не было необходимости гневаться, и я был склонен подождать другой возможности проявить его. А пока последить за тенистыми холмами на западе, впитывая подробности и цвета, и небо, светлеющее в хрупкую синеву. Чувствовать жаркий ветер, нарастающий с востока, за мгновение до того, как пятнистая в крапинку ящерица, отдыхающая на камне, поднимает голову в ответ на то же дуновение.

Мы отдыхали примерно с полчаса, когда Зи заговорил. Вначале бессвязно. Пробормотал несколько фраз и отключился. Потом начал снова с большим смыслом. «Я не… понимаю…» Он облизал губы, века задрожали и открылись, и он увидел меня. «Город», сказал он, и одна из его загадочно-блаженных улыбок слегка стерла слабость с его лица. «Он выстроил вам город. И вы тоже построите ему.»

Лупе лежала на боку, следя за ним не журналистским намерением, но лишь с умеренным любопытством вымотанного до полусмерти человека.

«Из вас получились хорошие плакальщики», сказал Зи. «Ни у одного из вас нет способностей горевать, да и по правде здесь горевать не о чем.» Мне показалось, что он готов засмеяться, но он только задохнулся.

Мысли Эдди По зашевелились под сэмми-подобным восприятием — что Зи говорит нам правду, и что он все тот же человек, которым был всегда. Слои жизни сшелушивались прочь, но я видел, что он оставался тем же самым до самой сердцевины, что он был тем же, кем и был очень долгое время. Именно это и делало его опасным.

Крошечная птичка низко пронеслась над головой со звуком трепещущих крыльев. Я видел, как в полете пульсировало ее горлышко, как блеснул черный глаз.

Зи снова отключился, и Лупе снова закрыла свои глаза. Гриф закружил над точкой за краем каменистой пустоши, отмеченной несколькими органными кактусами, силуэтами выделяющимися на фоне светлеющего неба. Быть сэмми имело и свою эстетическую сторону. Я обнаружил, что ценю пустынное, строгое. Это могло иметь отношение к тому, что подобный ландшафт предлагал сравнительно свободные секторы огня, но я тем не менее получал безмерное удовольствие от видов пустыни — они резонировали с моей собственной мрачностью намерений.

Чилдерс сказал, что нам надо отдохнуть с полчаса, но истек час, а он не возвращался. Мое возбуждение начало мелеть, поэтому я достал еще шприц и ощутил, как легкое сердцебиение погнало тепло по телу, выжигая сверхтекучие нервные клетки. Я следил, как переупорядочивается мир в карту стратегических точек и значений. Я слышал бормотание Зи, но слишком ликовал, чтобы прислушиваться. В конце концов я повернулся к нему. Его щеки запали и посерели. Темные полумесяцы под глазами, но сами глаза оставались живыми, черными озерами в пустыне плоти.

«Так вы теперь солдат», сказал он ломким голосом.

Это, похоже, не требовало отклика.

Фрэнки, который, кажется, реагировал на звук человеческой речи, на рысях прибежал оттуда, где что-то делал на верхушке скалы, и нацелил на Зи свои линзы.