Александр Щеголев - Пик Жилина

А потом Мария увидел меня.

И ничего не произошло. Он направлялся в ресторан, поэтому наши пути никак не могли пересечься. Мы не подошли друг к другу, не пожали друг другу руки, не пожелали здоровья. Обменялись короткими взглядами - и все. Он был из тех, кто пытался оставить меня в Совете Безопасности, вернее сказать, он был единственным, рискнувшим вступиться за предателя. Не знаю, чего это ему стоило. Да вот хотя бы того, что начальником над ним сделался Оскар, а не кто-то другой. Впрочем, Оскар сделался бы начальником и без той истерии. Мария, как передали мне позже, считал меня лучшим своим сотрудником, хотя никогда не говорил мне этого в глаза. И вот теперь мы даже кивка друг друга не удостоили. Очевидно, старик так и не смог Тине простить, что я оказался не таким, каким он меня придумал. А я? Чего я не мог им всем простить?

Банковское отделение уже открылось, внутри был народ. Я повернулся и прошел сквозь вертушку внутрь. Внешне офис ничем не отличался от тысяч похожих заведений, разбросанных по всему свету. В одном из окошечек я получил документ, озаглавленный: "Закон о денежном обращении" - вместе с просьбой ознакомиться и подписать,- а также совет изучить материалы на стендах. Я начал со стендов, в результате чего выяснил, что суммы, подлежащие обмену, строго ограничены. Причем все зависит от статуса клиента. Судя по специальной таблице, я подходил под определение "турист первого дня". Подобная практика была, по меньшей мере, странной, ибо каким образом, черт возьми, они тут добиваются устойчивости собственной валюты, если ограничивают ввоз чужой? Любопытно, что наивысшим приоритетом при обмене наличных денег пользовались инвалиды, а также лица, страдающие тем или иным хроническим заболеванием, чей недуг был подтвержден соответствующим документом.

- Справочку и купить можно,- пробормотал я.- На что они рассчитывают?

- Вы новенький,- тут же последовал отклик. Мне в спину пристроился некто в гавайке и шортах - выписывал что-то из таблиц.- Вы еще полны надежд, это очень трогательно. Законную силу имеет только справка, подтвержденная в одном из местных лечебных учреждений. Никакую другую банк не примет.

- И что это меняет? Купим у местных.

- Когда врачи избегают врать даже по долгу службы, даже из чувства сострадания к пациенту, неужели вы думаете, есть шанс, что они сделают это за мзду?

- Надеюсь, у вас с надеждами тоже все в порядке,- сказал я ему.

Возле окошка с надписью "Кассир" разгорался маленький скандал. Клиент требовал, чтобы ему выдали положенную сумму непременно мелкими купюрами. "Имею право," - тупо повторял он. Очевидно, это был турист НЕ первого дня.

- Глупец,- меланхолично произнес борцовского вида крепыш, оторвавшись от созерцания своей чековой книжки.- Думает, чем больше бумажек под подушку положит, тем красивее сны увидит.

- А на самом деле...- подбодрил я его.

- На самом деле, сэр, все наоборот. Хочешь хапнуть больше - значит, алчный, значит, ничего у тебя не получится.- Глаза собеседника гневно сверкнули, выдав истинные его чувства.Алчность, сэр, ничем не исправишь. Хотите знать первое имя дьявола? Алчность, сэр.

Ага, подумал я, в их рай, оказывается, не только лжецам путь заказан. Но при чем здесь красивые сны? И, в особенности, при чем здесь деньги под подушкой?

Я прилежно прочитал выданную мне бумажку. Закон о денежном обращении, как выяснилось, сводился к одному-единственному требованию: местные деньги в наличной форме нельзя было вывозить из страны. Причем за нарушение наступала не административная ответственность, а уголовная, высылкой дело не ограничивалось. Это ограничение казалось еще более нелепым, чем трудности с обменом валюты. Я, конечно, подписался в графе "ознакомлен", не стал капризничать. После чего вернулся к окошку. Там уже стоял посетитель, брезгливо обмахиваясь точно такой же подписанной грамотой. Он проворчал, легко распознав во мне товарища по несчастью:

- Они тут сумасшедшие.

- Я обратил внимание,- нейтрально сказал я.

- Ввели свои деньги,- воодушевился он.- Какого черта? Вот раньше, до заварушки,- плати, чем хочешь. Вы бывали здесь раньше? Хоть драхмами плати, хоть крузадо. Райское было местечко. Но теперь мне выбирать не приходится, полиартрит совсем замучил, засыпаю, вы не поверите, только с грезогенератором в люстре. А здесь, говорят, просто чудеса творятся. Ни одного чуда, правда, я пока не видел, если не считать того, что доллары наши им почему-то не нравятся...

- Рубли тоже,- вставил я.

Он изменился в лице.

- Вы русский?

- Если в роддоме не наврали.

Он отвернулся.

- Кругом русские, куда ни плюнь,- сказал он как бы сам себе, но так, чтобы все услышали.- Что ж они всюду лезут? Уже превратили свой Верховный Совет в Мировой, и все мало. Мир спасают, просто мания какая-то, от них бы кто спас. Такая была страна - опять же изгадили...- Он сунулся головой в окошко и спросил у операторши: - Вы не обидитесь, милая? Я пережду где-нибудь в уголке, пока помещение не очистится от свиней.

Некоторое время этот несчастный, переполненный злостью человек пребывал в сладком ожидании ответных чувств с моей стороны. Когда он удалился, со скрипом волоча свои плохо гнущиеся мощи, барышня по ту сторону стекла улыбнулась мне:

- Вашу гостевую карту, пожалуйста.

Девчушка, отошедшая от другого окошка, бегом торопилась к выходу, открыто целуя зажатую в пальцах купюру.

- У детей тихий час,- отчетливо произнес кто-то.

Очевидно, это было остроумно, потому что кругом засмеялись, дав бегунье дорогу.

- Совсем стыда не осталось,- сердито сказал пожилой охранник, прогуливающийся вдоль стоек.- Хрусташи, отбросы помойные. Скоро начнут прямо под дверями укладываться.

Формальности не отняли много времени. Я быстро получил свою порцию денежных знаков и сунул пачку в карман, не пересчитывая. В этот момент радиофон запищал у меня в ухе.

Звонил Бэла.

- Подожди,- сказал я ему.- Сейчас на улицу выйду...

Возле охранника я на секунду притормозил.

- У вас что, не получается? - спросил я со значением.Может, не так питаетесь?

Не люблю, когда детей обижают, есть у меня такое уязвимое место. Я пошел себе дальше - к солнцу, к пальмам, к открытому настежь городу,- а задетый мной старый дурак послал мне в спину с неожиданной тоской:

- Ну причем здесь питание-то?

Центральный вход вывел меня, по счастью, с противоположной от памятника стороны. Здесь было море - наконец-то я его увидел. Город спускался к морю широкими террасами, лежал под ногами, как макет, и казалось, достаточно было шагнуть, чтобы раздавить гигантской сандалией этот игрушечный мир... Оказавшись снаружи, вне зоны действия любопытных ушей, я сказал Бэле напрямик: