Олег Горн - Петля времени. Сборник

— Это кто бездельники?!— рассердилась первая.— Только один раз сеньор Колуччи разрешил половине спать. А остальные должны были всю ночь лупить глаза на цветную мазню и терпеть пиликанье лир. Ты думаешь, это легче, чем белье весь день колотить?!.

— Ой, держите меня!— всплеснула руками вторая.— Сейчас рожу!..

Перетрудилась бедная!.. Провела ночь под бочком у таких же трудяг...

— Ах ты... ах ты!..— закипятилась первая.— Да ты просто злобствуешь, что своих восьмерых не на кого оставить, — муж в ту же минуту к кому— нибудь улизнет!.. Не то сама бы не отказалась подзаработать...

Вторая, услышав это, содрала с первой чепец, и они вцепились друг другу в волосы.

Мальчишки с улюлюканьем принялись их раззадоривать. А в домах на набережной захлопали ставни.

Вечером, когда стихли крики на рыночной площади, плеск шестов под серыми массивными мостами и грохотанье тележек по булыжным мостовым, к большому старому зданию на виа Медичи стали с разных концов города стекаться люди.

Под его крышей была когда-то конюшня и трапезная для постояльцев, но уже лет сто как первая половина была вычищена, и нога лошади туда больше не ступала.

Среди собирающейся толпы в этот час можно было увидеть ремесленников, торговцев, гондольеров, кухарок... Тут и там мелькали курчавые мальчишечьи головы. Словно сегодня во Флоренции, как это было некогда в Сиене, тоже собиралась, закрыв лавки и мастерские, торжественная процессия для принятия из рук великого Дуччо законченного им алтарного образа "Маэсты". Здесь только не хватало расписных знамен и эмблем корпораций...

— Чего так долго не пускают?— кричали из толпы.— Когда зазывали на это мучение, то ждать не договаривались!..

Стоявший на входе увалень с крепкими волосатыми ручищами вяло отбрехивался.

— Сказано ждать — ждите. Там еще богомазов не рассадили, а потом еще певчих сажать будут. Из собора, что на площади.

— Они, что, петь нам станут?!— ужаснулся кто-то.

— Тебе, рыбья твоя башка, хоть пой, хоть пляши — все баранья отбивная на уме...

Увалень, довольный своей шуткой, осклабился.

Из-за тяжелой толстой воротины на въезде во двор раздалось дружное журчание, и по камням потекли две струи.

— Ну вот,— сказал Лео, выходя с приятелем из-за воротины и подтягивая завязки на штанах,— теперь и ночь сидеть можно. Я в прошлый раз чуть не схлопотал затрещину, когда выйти попросился...

— А меня туда пустят?— опасливо спросил второй, младше и ниже ростом.

На руках его виднелись неотмытые следы краски. Длинные волосы были через лоб охвачены лентой ученика или подмастерья.

— Там в дверях такое начнется, когда пускать станут, что никто тебя не заметит! Главное успеть место на скамьях занять, — тех, кто не сидит, точно попрут... Держись со мной.

Лео с уверенным видом продирался сквозь галдящую толпу, волоча за собой приятеля.

— А мне заплатят?— продолжал допытываться тот.— А то если завтра сеньор Верроккио увидит, что я не спавши, — снова поставит краску тереть, так хоть не обидно будет...

— Поставит тереть — помогу,— коротко отзвался Лео.

Они вынырнули из-за чьих-то штанин и юбок около самого входа, рядом с волосатыми ручищами.

— Теперь смотри, чтобы не выпихнули!— подмигнул Лео.

Через некоторое время под низкими сводами большого зала уже стоял гвалт сотни голосов: мужских, женских, юных. Пропускаемые сюда небольшими группами со двора, люди тут же попадали в распоряжение к низенькому и толстому распорядителю, который с помощью нескольких слуг быстро, одним ему ведомым образом, рассаживал их по скамьям.

Расставлены эти скамьи были не совсем обычно. При взгляде сверху их ряды описывали линии, напоминавшие срез грецкого ореха. Между двумя половинками его шел проход, а посредине прохода — в центре ореха четыре ширмы отгораживали небольшое пространство. Когда движением воздуха полог ширмы откачивало в сторону, можно было увидеть, что внутри стоит большое резное кресло, обитое бархатом и расшитое золотым шитьем. А рядом с креслом низкий столик, на котором лежали листы дорогой рисовой бумаги и бронзовый чернильный прибор.

— Тихо! Да замолчите же!— надсаживаясь кричал распорядитель.— Я кому сказал молчать, подлецы!.. Откупорьте уши и слушайте. Сегодня сеньор Колуччи проводит другой эксеп... эпсек... экс...керимент. Запомните, этой ночью спит левая половина зала, а в правой все считают кто до скольки может, а потом в обратную сторону. И так всю ночь. Не перепутайте, неучи! Правая половина спала в прошлый раз. Это относится особенно к тебе, Джованни, соня неповоротливая! Если бы сеньора не привлек размер чана на твоих плечах, зарабатывал бы ты в эти дни в каком-нибудь другом месте... Кто это не умеет считать и хочет пересесть влево?.. Чечилия? А на рынке ты бойко считаешь!.. И кто-то там в углу, я вижу, уже гнездится... Сандра, сеньор Чуд..., э-э, Колуччи вам платит вовсе не за то, что вы тут выспитесь ночью...

— А она бы за ночь и так больше заработала!— раздался голос из другого конца зала.

В зале загоготали.

На грубоватые шуточки и реплики старательно не обращала внимания публика посерьезнее: художники и музыканты. Они были рассажены заранее, в более спокойной обстановке еще до открытия главной двери.

Два приятеля были определены на задние скамьи, где сидела вся молодежь. Но Лео незаметно для слуг, следивших за порядком, прошмыгнул как можно ближе к огороженному ширмами пятачку и втиснулся между двумя матросами под их добродушное ворчание. Это место больше всего нравилось ему, и раньше или позже он всегда оказывался здесь.

Шум постепенно затихал. Те, кто оказался по левую от прохода сторону, не теряли зря времени и пристраивались друг у друга на плече, откидывались к спинкам скамей. И скоро отсюда уже доносилось мерное посапывание и похрапывание.

Сидевшие же справа не без зависти глядели на счастливчиков, дремавших напротив, и старательно изображали напряженную работу ума. Время от времени чья-нибудь всклокоченная или покрытая чепцом голова начинала клониться на грудь. Тут же рядом оказывался кто-то из слуг и бесшумным толчком будил "перетрудившегося".

Полдюжины таких наблюдателей во главе с низеньким распорядителем бродили вокруг, следя, чтобы не заснули те, кому это сегодня не положено по распоряжению этого странного сеньора Колуччи.

Он же сам пока еще не занял своего обычного места — в кресле за плотными ширмами. Сеньор Колуччи стоял в это время за конторкой в небольшой комнатке. В неровном мерцании светильника он медленно перебирал прошнурованные листы со своими записями и печально вздыхал.