Алексей Корепанов - Найти Эдем (Сборник)

Ниши, чередуясь, шли то справа, то слева, и в любой из них могла таиться засада. Грону стало жарко от постоянного напряжения, но он не снимал плащ, чтобы иметь свободными обе руки. Пол начал наклонно уходить вниз, и Грон в раздумье остановился. Стоит ли идти дальше, если коридор ведет под землю? Есть ли там выход? Может быть, лучше вернуться и поискать другой путь?

Он стоял, вслушиваясь в тишину, и вдруг до него донесся слабый стон. Где-то там, в темноте, поглощавшей коридор, протяжно стонала женщина. Оглянувшись и не обнаружив никакой опасности, Грон быстро пошел на эти звуки, прижимаясь к стене. Стон прервался, потом раздался опять, в нем сплетались тоска, отчаяние и обреченность…

Вскоре Грон обнаружил низкую дверь под тяжелым каменным сводом, запертую на висячий замок размером с половину дорожной сумы. Он просунул меч между скобами, дернул на себя раз, другой, третий — скобы нехотя поддались, полезли из дерева. Еще один мощный рывок — и замок с грохотом упал на пол. Завизжали, заскрипели несмазанные петли, дверь медленно открылась под нажимом ладони, и вольный боец, пригнувшись, вошел в полутемную комнату с невысоким потолком. Колыхнулось пламя толстой свечи с наростами воска, стоящей в покосившемся подсвечнике на трехногом табурете, дрогнули и вновь сгустились тени — и опять раздался стон. Грон схватил свечу, впившись пальцами в податливый воск, шагнул к углу, где темнело что-то бесформенное. Продетая сквозь торчащее из стены кольцо разлохмаченная веревка обвивала неподвижную женщину в длинном темном платье, лежащую ничком на охапке соломы. Черные волосы до пояса, слегка вздрагивающие плечи. И тяжелый вздох…

Выхватив кинжал, вольный боец перерезал веревку и принялся энергично растирать руки узницы. Бережно усадил ее, поддерживая за плечи, повернул к себе лицом. Поднял с холодного пола свечу — и обмер, почувствовав, как болезненно сжимается сердце и кровь неистовыми толчками бьется в виски. Девушка, беспомощно прислонившаяся к его плечу, неуловимо, но несомненно напоминала ту, чье тело давно предали огню, чей голос был — как пенье рассветной птицы… Ту, что явилась сегодня во сне, ту, что часто приходила во сне.

— Пи-ить… — едва слышно простонала девушка, на мгновение открыв глаза, и уронила голову на руки Грона.

«Духи рассвета! Сколько она пролежала здесь? Она же умирает от жажды!» — пронеслось в сознании Грона, лихорадочно шарящего взглядом по темнице. Голые стены, голый пол, табурет и сырая солома — и больше ничего.

— Пи-ить…

Слабый голос резанул по сердцу. Какое милое, знакомое, давно оплаканное без слез лицо! Словно поднялась из огня, услышав, наконец-то услышав мольбу… Такая же молодая, все такая же молодая… Разве позволит он ей вновь умереть, умереть от жажды? Скорее он сам умрет!

Он поднял девушку на руки и бросился в коридор, забыв о метателях. Он несся по звериным шкурам, пролетал мимо туманных зеркал, взбирался все выше, выше, выше по бесконечной, бесконечной винтовой лестнице. Он не помнил своего пути, он был пущенной рукой чувства стрелой, несущейся к цели, знающей только цель и не замечающей рассекаемого пространства. Он был стрелой…

«Неужели ушедшее можно вернуть?.. Дом, в котором детство прошло… Шелест листьев в далеком саду… Солнца блеск в том ручье под окном… что давно пробежал… пересох… Неужели из дали времен возвратилось сгоревшее имя?..»

Он пришел в себя, только очутившись в комнате. Задвинул засов, бережно опустил девушку на кровать и бросился к столу с остатками недавней трапезы. Ополоснул бокал вином из кувшина, вновь наполнил его.

Девушка сделала несколько глотков, вздохнула и широко открыла блестящие темные глаза. Он присел на край кровати. Заныло сердце, холодок пробежал по спине. Так когда-то смотрела Инейя…

— Как тебя зовут?

Он замер в ожидании ответа, в ожидании чуда, он почти поверил в то, что вот-вот ее губы, шевельнувшись, произнесут то давнее незабываемое имя.

— Рения…

В груди Грона словно что-то оборвалось. Неумолимый взмах невидимого кинжала безжалостно разрезал последние нити, ведущие в прошлое. Не возвращаются исчезнувшие в огне. Или все-таки?..

— Кто тебя, Рения? Почему?

Девушка опустила ресницы, ответила прерывисто и тихо, почти шепотом:

— Не знаю… Напали на дороге, связали… Потом сюда… И ушли…

Грон скрипнул зубами, сжал кулаки. Что у вас вместо сердца, озерные метатели? Комок холодной донной тины. А вместо души у вас, мерзавцев, зловонная болотная гниль.

— Ты голодна, Рения?

Девушка отрицательно покачала головой. Щеки ее слегка порозовели от выпитого вина. Она лежала как-то скованно, словно ей было неудобно лежать, и почему-то больше не смотрела на Грона.

— У тебя что-то болит?

— Нет…

— Налить еще вина? Оно возвращает силы.

— Нет. — Рения закрыла глаза. — Мне ничего не надо.

Грон поднялся, медленно вернулся к столу, наполнил свой бокал. Сел на скамью под окном, посмотрел на девушку, чувствуя неровные удары собственного сердца. Черные волосы Рении рассыпались по подушке, черные волосы ее были — как тень от душистой густой листвы дерева бири в жаркий полдень, а лицо с черными дугами бровей — как давний-давний сон. Как сон о том, что ушло — и вернулось. Рения лежала, закрыв глаза, но Грону казалось, что она смотрит на него из-под неплотно сомкнутых век. Ему очень хотелось, чтобы она смотрела на него.

И опять тишина царила в комнате, и Грон отрешенно сидел у стены, и не было у него никаких желаний, и он был готов сидеть так — вечно, лишь бы рядом всегда находилась она, возрожденная, поднявшаяся, воплотившаяся из безмерной тоски погребального пепелища. Ради себя он сейчас не шевельнул бы и пальцем, но нужно было действовать ради безопасности той, что беспомощно лежала на кровати. Нужно было выяснить, наконец, где же метатели?

Грон неслышно пересек комнату, бросил последний взгляд на Рению она, кажется, спала — и, отодвинув засов, вышел в коридор. Нужно было найти выход, обязательно найти выход! Ему показалось, что вдали, за изгибом коридора, произошло какое-то быстрое неясное движение, словно кто-то отпрыгнул в сторону при звуке открывающейся двери. Грон постоял, прислушиваясь, готовый моментально пригнуться, увернуться от шелестящего в полете копья — но все было тихо. Он вновь, подтянувшись на руках, выглянул в окно. Хмурое небо навалилось на мощные башни, пытаясь вдавить их в землю; день угасал, как неумело разведенный костер. Все те же кони, все те же плащи. Озерные метатели, казалось, сгинули в угрюмых пустотах замка.

И словно в ответ на эти мысли Грона, из-за поворота донеслись голоса. Голоса были мужскими, грубыми, разговаривали несколько человек, но слов нельзя было разобрать. Голоса прерывались смехом, и смех этот Грон не раз слышал раньше. Так смеялись, разъезжая по дорогам, только озерные метатели.