Григорий Адамов - Победители недр. Рассказы

— Слышали?.. Цитату?..

— Ещё бы не слышать! — проворчал Мареев, с ожесточением перелистывая Володину книжку.

— Вот тебе и Шекспир! — отозвался Брусков. — А славный мальчуган, право! — прибавил он, улыбаясь. — Ему сколько может быть? Тринадцать, наверное… Самые заячьи годы. Неискоренимо, должно быть, заячье племя на веки вечные. Замечательный мальчишка!

— Вот повозишься с ним, когда самим туго придётся, тогда и восхищайся, — всё ещё недовольно сказал Мареев.

— Отчего не повозиться? Я готов! Да ведь всё равно сделать ничего нельзя. Это тебе, сам говоришь, не “Челюскин”.

— Задал задачу мальчишка! — продолжал, хмуря брови, Мареев. — Ведь что теперь его мать переживает! И что с ней будет, когда узнает, где он!

— Ну, Никита, не надо так… — сказала примиряюще Малевская, усаживаясь возле него. — Михаил прав, надо принимать факт, как он есть, раз невозможно его изменить. Жаль, конечно, его мать, но ясно, что мальчик будет уже с нами до конца.

— Вот это-то и обидно! Создаст такой мальчишка факт, — говорил, успокаиваясь понемногу, Мареев, — а три взрослых человека должны преклониться перед ним. Вот что обидно!

Мареев взглянул на круглые стенные часы:

— Однако уже ровно двадцать два часа. Моя вахта кончилась ещё полчаса назад. Идём, Нина, тебе заступать.

И Мареев поднялся, как бы показывая этим, что дальнейший разговор о неожиданном пассажире он продолжать не намерен.

Они спустились в нижнюю камеру снаряда.

Камера представляла усечённый конус, высотой около двух с половиной метров, с вершиной, обращённой вниз. На полу два таких же мотора, что и в верхней камере. Между моторами, в центре круглого пола, возвышался конусовидный аппарат из массивных стальных деталей. Сквозь его вершину, начинаясь у самого потолка возле верхнего люка, уходила вниз толстая стальная штанга. Рядом с ней свешивались с потолка ещё две такие же штанги, длиною по два метра каждая. При прохождении небольших подземных пустот эти штанги могли, автоматически навинчиваясь друг на друга, выдвигаться вперёд, нащупывая снаряду опору и поддерживая его движение в пустоте. К круглой стене камеры был прикреплён распределительный щит с рубильниками, кнопками, выключателями для управления механизмами и аппаратами снаряда.

Дальше по стене размещались приборы, помогающие ориентироваться в окружающей среде и направлении снаряда. Тут были: новейший, чрезвычайно чувствительный глубомер Нефедьева, дающий показания о движении снаряда по вертикали с точностью до одного сантиметра; автоматический указатель и регулятор направления, не позволяющий снаряду уклоняться от раз заданного ему направления; разнообразные автоматические и самозаписывающие измерители плотности и твёрдости встречающихся на пути горных пород, их температуры, влажности, радиоактивности. Все эти приборы, а также доски и шкафчик с инструментами были свободно подвешены, и, в случае перемены направления снаряда из вертикального в наклонное или горизонтальное, они без затруднения принимали нужное положение. Лишь моторы и конус опорных штанг были наглухо прикреплены к своим основаниям. В сущности, эти моторы являлись индивидуальными электроприводами бурового аппарата, его составной частью. Вместе с ним они меняли своё положение в пространстве.

Сейчас работал лишь один мотор, наполняя помещение низким гудением; другой находился в резерве на случай аварии первого. С гулом мотора смешивались шорохи, скрипы и негромкий скрежет, доносившиеся из-под пола. Это работали боковые ножи из сплава “коммунист” и мощный тупоносый бур. Под давлением колонн и тридцатипятитонной тяжести снаряда они вгрызались в окружающие породы. Пол камеры сотрясался мелкой дрожью, и её сейчас же почувствовали Мареев и Малевская, когда спустились в нижнюю камеру из шаровой каюты.

— А знаешь, Никита, — сказала Малевская, наклоняясь к счётчику оборотов мотора, — если в течение шести—семи месяцев непрерывно испытывать дрожание пола, это непременно отразится на наших ногах: им не поздоровится…

— Да, пожалуй, ты права, Нина, — озабоченно ответил Мареев, беря со столика, прикреплённого к стенке, вахтенный журнал. — Мы этого не предусмотрели, и надо будет что-нибудь придумать для уничтожения или хотя бы частичной нейтрализации этой неприятности… Ну, записи я успел сделать как раз к тому моменту, когда состоялось эффектное появление мальчика… А! Как тебе нравится? — усмехнулся Мареев. — “Смена”! Передай ему, говорит, опыт… Опыт, которого у нас самих ещё кот наплакал… Негодный мальчишка! По существу, стоило бы не ухаживать за ним, а хорошенько отодрать за уши.

— Да… ему придётся зарабатывать этот опыт самому. Бедный глупыш! Мне его жаль… Принимаю.

— Сдаю, — ответил Мареев и стал читать последние записи в вахтенном журнале: — “19 декабря, 22 часа, с момента отправления снаряда — 1 сутки и 4 часа, число оборотов мотора 320, скорость хода по аппарату Стаксена — 14,5 метра в час, направление вертикальное, расстояние от поверхности земли по глубомеру Нефедьева 1468 метров…”

Малевская, переходя от одного прибора к другому, следила за правильностью записей, подтверждая каждую из них отрывистыми словами:

— Так… есть… так… 1479,5 метра, — поправила она последнюю запись Мареева. — Ты не учёл, Никита, время, которое ушло на маленькую драму в каюте, — прибавила она, улыбаясь.

— Совершенно верно, — согласился Мареев, исправляя запись. — 1479,5 метра… “Окружающая порода в стометровой зоне, доступной инфракрасному кино, — глинистые сланцы с прослойками угля, температура породы по пирометру Лемонье 49,3°, твёрдость породы 5,3, плотность породы 2,80”.

После записи показаний приборов Мареев прочёл:

— “На глубине 1452 метров инфракрасное кино показало на расстоянии 65 метров от снаряда в северо-восточном направлении контуры скелета большого животного, по-видимому панцирной рыбы, длиной около 3,5 метра”. Всё… Подписывай. А появление мальчугана запиши уже на своей вахте.

Потом, собираясь уходить, Мареев добавил:

— Я думаю, ты твердо помнишь, что вахта четырёхчасовая. Ты должна разбудить Михаила не позднее часа пятидесяти минут… Не увлекайся, как в прошлый раз, и не забывай расписания. Ну, спокойной вахты!

— Подожди минутку, Никита, — остановила Малевская Мареева, поставившего уже ногу на перекладину лестницы. — Как ты думаешь устроить мальчика?

Мареев пожал плечами.

— Надо бы, конечно, гамак ему повесить, но где? Ведь нет ни одного свободного сантиметра. Ума не приложу!

— Не только это, Никита… Гамак, я думаю, можно повесить над моим. Я уже прикинула, как это сделать. Но надо как-то занять его, включить в наш коллектив, поручить ему определённую работу. Нельзя его оставить бесцельно болтаться…