Филип Дик - В ожидании прошлого

– Вы сможете это устроить? – еще раз, для подтверждения, спросил Молинари.

После долгой, затянувшейся, как петля на шее, паузы, Эрик решительно сказал:

– Давайте считать, что мы заключили соглашение, которое останется между нами. Но пусть об этом не знает больше никто.

– Конечно, – Молинари кивнул, и лицо его прояснилось, словно он наконец испытал облегчение за долгие годы страданий. – Теперь я понимаю, почему Вергилий так усиленно рекомендовал мне вас.

– Не так давно, – сказал Эрик. – Я собирался сделать это с собой.

Мол вскинул голову и пронзительно посмотрел на доктора. Словно они стали ближе, впервые открывая друг другу тайники сознания.

– В самом деле? Я хочу знать причину, – потребовал Мол.

Это было похоже на сеанс телепатии – Джино как будто проникал в мозг Эрика, и Эрик не мог оторваться от его требовательных глаз, хотя понимал, что парапсихологические способности тут не при чем.

Мол протянул руку, и рука Эрика сама потянулась навстречу. Однако это оказалось не рукопожатие: рука Мола сдавила ладонь доктора с силой, невероятной в больном теле. Мол пытался проникнуть в его душу, как Филлида Аккерман, чтобы обнаружить все, что Эрик скрывает. Но никого нельзя пускать в душу, не причинив ей при этом вреда.

Мола не устраивали объяснения, он настаивал на правде. И Эрику пришлось рассказать все: у него не оставалось выбора.

На самом деле ничего особенного. Любое житейское дело, когда о нем рассказываешь, становится пустым и никчемным, выдуманной, раздутой проблемой. Оттого люди и беседуют друг с другом, оттого так любят чесать языками женщины. Конечно, Эрик не имел глупости делиться сокровенным, даже с собственным психоаналитиком. Кому захочется выставлять себя полным идиотом или, того хуже, духовно деградирующей личностью?

Итак, это был инцидент между ним и...

– Вашей женой, – подытожил Молинари, не сводя с него глаз – он никогда не выпускал взора собеседника во время доверительного разговора.

– Да, – кивнул Эрик. – Все началось с моих кассет. У меня была коллекция видеозаписей великого комика середины двадцатого века Джонатана Винтерса...

Предлогом первого приглашения в дом Кэтрин, тогда еще ходившей под девичьей фамилией Лингром, стала именно эта замечательная коллекция, истинное сокровище, которым ее обладатель гордился, как Вергилий марсианским бэбилендом. Услышав о существовании коллекции, Кэтрин выразила желание посмотреть хотя бы несколько отрывков, на его выбор.

Мол продолжил:

– И поняла, что вы недаром собираете эти записи. Подметила у вас некую психологическую проблему.

– Да, – печально кивнул Эрик.

После того как Кэт по-кошачьи разлеглась на диване в гостиной, поджав длинные стройные ноги, а ее обнаженная грудь люминесцентно зеленела, покрытая специальным составом по последней моде, уставившись неподвижным взором в экран и порой покатываясь со смеху – кто тут удержится? – она со вздохом сказала:

– Знаешь, что больше всего потрясает в таланте Винтерса? Он поверил в свою роль, и она его раздавила. Он принял на себя этот образ.

– А что в этом плохого? – удивился Эрик. – Он же актер.

– Нет, с ним все в порядке. Я просто поняла, отчего ты зависаешь на Винтерсе, – говоря это, Кэт вращала в руках бокал, холодный и мокрый, покрытый испариной, с ее любимым коктейлем. – Ты также целиком подстраиваешься под роль, которую навязывает тебе жизнь – например, роль хирурга-трансплантолога. Какая-то, пусть детская, бессознательная часть твоего сознания все время стремится обособиться.

– Но что плохого в том, чтобы стать членом общества и выполнять свою задачу? – возмутился Эрик.

Он спохватился и попытался перевести в шутку этот дурацкий психотерапевтический сеанс, перевести разговор на более простой предмет, привычный и бытовой, в районы, ясно определенные в его уме, когда он наблюдал ее чистую голую бледно-зеленую грудь, мерцающую, как телевизор, люминесцентным светом.

– Это подло, – сказала Кэт. При этих словах внутри что-то сломалось.

Такое же чувство Эрик испытал сейчас, рассказывая Молу о той встрече. Казалось, Молинари услышал его безмолвный стон, потому что молчаливо кивнул в ответ.

– Так ты прячешься от людей, – продолжала Кэт. – Взять хотя бы меня.

И тут, видимо, пожалев его, она сменила тему, за что он был признателен ей. Но почему их разговор так обеспокоил Эрика, оставил рубец в душе?

Позже, когда они поженились, первым требованием Кэт стало, чтобы он держал свою коллекцию подальше от их семейной жизни, в рабочем кабинете, и чтобы ей не попадалась на глаза ни одна из кассет. «Твоя коллекция раздражает меня», – заявила жена, но ничего не объяснила.

Однажды вечером, ощутив сосущую тоску и пустоту в душе, он понял, что соскучился по старику Винтерсу, и захотел поставить одну из кассет.

Кэт выразила недовольство.

– Но почему? – удивился Мол.

Эрик не знал, что ответить. Он понятия не имел и до сих пор оставался в неведении, что с ней стряслось.

Случай оказался первой ласточкой, дальше пошло хуже. Основной ошибкой Эрика в семейной жизни и в обращении с женщинами было то, что он не предвидел последствий. И у него имелась потаенная мечта овладеть когда-нибудь способностью заглядывать в будущее.

Благодаря стараниям Кэт, ее недюжинной энергии, Эрик поступил на службу к Вергилию Аккерману. Тогда он был ей благодарен – каждый на его месте чувствовал бы то же самое. Его основные амбиции были удовлетворены – он состоялся.

Средства, которыми он достиг нынешнего положения, не смущали Эрика: жена часто играет роль лифта, обеспечивая головокружительный взлет там, где другим в течение долгих лет приходится одолевать этаж за этажом. И наоборот, муж тоже бывает большим подспорьем для супруги. И все-таки...

То, что Эрику казалось естественным, странным образом задевало Кэт. Хотя идея пропихнуть его к Вергилию принадлежала ей.

– Так это она устроила вас сюда? – Мол нахмурился. – И после того как помогла, стала этим же попрекать? Ну что ж, пожалуй, картина достаточно ясна.

Джино прикусил губу, лицо его помрачнело.

– И вот однажды ночью... когда мы улеглись... – Эрик замялся: все-таки это было чересчур приватно. К тому же совершенно омерзительно, ужасно неприятно пересказывать.

– Я хочу знать, – не отступал Мол. – И все остальное. Сказав «А», говори «Б».

Эрик пожал плечами.

– В общем, она сказала нечто насчет стыда за то, что мы живем. «Стыдом» она, конечно, назвала мою работу.

Лежа в постели, нагая, с волосами, разбросанными по плечам (в те дни они у нее были длиннее), Кэт заявила: