Виталий Вавикин - Кара за хебрис

– Причем тут я? Твой муж сам заплатил ей, чтобы она пришла ко мне.

– Вот как?!

– Я, пожалуй, пойду, – сказала официантка.

– Да уж сделай доброе дело! – Кит отошла в сторону, выпуская ее.

Дверь закрылась.

Крит. Белый снег скрипел под подошвой ботинок Бартона.

– Впечатляет? – спросил его доктор Милт.

– Впечатляет что?

– Чистота и бескрайность, мистер Бартон! Когда я впервые привез свою жену на эту планету, она забавлялась, как ребенок.

– Всего лишь женщина.

– Возможно… Но разве именно это и не лежит в основе человечества – удивляться и радоваться всему новому?

– Всего лишь очередной поворот судьбы.

– Так вы фаталист, мистер Бартон?

– Нет. Просто принимаю то, что есть, и не хочу придумывать то, чего никогда не было и не будет.

– И что же у вас есть?

– Моя жизнь, доктор Милт…

В эту ночь Бартон долго не мог заснуть. Они лежали с Кит в его кровати и разговаривали о детстве.

– Господи! Какой же ты человечный! – прошептала она, разглаживая рыжие волосы на его груди.

– Моя жена всегда говорила обратное.

– Я не твоя жена, Милт.

– Бартон.

– Извини.

– Ничего. Лучше уж так, чем прятать дикарей за ширмой и пускаться в нелепые оправдания.

– Да, – Кит слизнула капельку пота с его груди. – Мой муж никогда не потеет.

– Знаешь, отец всегда говорил мне, что мужчину могут сгубить только три вещи: алкоголь, женщины и собственная тупость.

– Правда? А что он говорил о женщинах?

– Ничего не говорил.

– Твой отец был мудрым человеком.

– А твой?

– А что мой? Он гордится мной, потому что я удачно вышла замуж. Гордится моим мужем. Гордится моей жизнью… Знаешь, иногда мне хочется обо всем ему рассказать: кто такой на самом деле доктор Милт и что это за планета… Но я не могу… Пытаюсь, но не могу.

– Я тоже пытался сказать отцу, что умираю. Смотрел ему в глаза и думал о печени, которая вот-вот должна отказать.

– В такие моменты я просто обрываю связь.

– Я тоже.

– Но теперь у тебя все будет в порядке. Муж сказал, что сможет тебе помочь… – Кит прижалась к его небритой щеке и зашептала на ухо. – И мы оба будем зависеть от него. Ты и я. Два грубых природных камня в идеальной стене.

– Мне все равно.

– Мне тоже, – Кит положила его руки на свои бедра. – Возьми меня еще раз, Бартон. Возьми, потому что эта ночь повторится нескоро. Пожалуйста…

Яркий свет заливал операционную. Бартон лежал на столе лицом вниз. Немота сковывала тело. Он ничего не чувствовал. Лишь слышал звуки работы сложных механизмов да приглушенные голоса.

– Вы в порядке, мистер Бартон? – спросил доктор Милт.

– Да.

– Сейчас мы подключим искусственную печень к вашей нервной системе. Если будет больно, не стесняйтесь, кричите…

И Бартон кричал. Кричал так сильно, что голосовые связки не выдержали и голос сорвался на дикий животный хрип умирающего хищника…

Утро. Розовый свет бил сквозь незашторенные окна. Кит сидела у кровати и держала его за руку.

– Что ты здесь делаешь? – тихо спросил Бартон.

– Молчи, – она прижала ладонь к его сухим губам. – Тебе нельзя разговаривать. Врачи сказали, что операция прошла успешно. У тебя все будет в порядке. И не волнуйся за меня. Милт куда-то уехал. Какое-то совещание или встреча, не знаю. Его не будет пару дней, так что… – Кит посмотрела на закрытую дверь и поцеловала Бартона. – Моргни, если рад меня видеть, – она улыбнулась.

Рука Бартона скользнула под подол ее платья. Кит напряглась. Губы ее задрожали. Дыхание стало неровным.

– Ты неисправим, ты знаешь об этом? – прошептала она.

– Поэтому ты и здесь, – произнес одними губами Бартон.

– Может быть…

– Именно поэтому, – он улыбнулся.

Кит выдохнула и улыбнулась ему в ответ, кусая дрожащие губы.

– Может быть…

С каждым новым днем инъекции причиняли все больше и больше боли.

– Я больше не хочу, чтобы ты это делал со мной, – сказала Кит, пытаясь подняться на ноги.

Она лежала на полу у ног своего мужа, а он стоял и смотрел, даже не думая о том, чтобы помочь ей.

– Ты слышишь, что я тебе говорю?! – прохрипела Кит. – Больше ни одного укола!

Она выпрямилась и смотрела Милту в глаза. Холодные капли пота стекали по ее лицу, смешивались с тушью и оставляли на щеках черные разводы.

– Ничего не остановить, – сказал он. – Твой ребенок будет особенным. Не таким, как все дети! Это будет амальгама человека и машины, холодного интеллекта и наивных чувств. И не имеет значения, хочешь ты этого или нет, – он разорвал на Кит платье, обнажая большой живот. Прикоснулся к нему. – Дорога почти пройдена, и пути назад нет. Только вперед, Кит. Вперед или в бездну….

– Оставь меня!

– Я понимаю, ты напугана…

– Я сказала, оставь меня!

Кит сбросила с плеч разорванное платье и легла на кровать. Слезы удушьем подступали к горлу, но сил плакать не было – скорее, тихо ненавидеть. Затаиться и выжидать. Приглядываться… Думая об этом, она заснула…

Хейцкал… Почему сны так часто возвращали ее на эту планету? В одноэтажную гостиницу, сложенную из грубого камня. На жесткую кровать. Под черное, лоснящееся от пота тело туземца. Он прижимается к ее груди. Дышит ей в рот, наполняя легкие своим глубоким дыханием. Дикий. Примитивный… Особенный, как сказал муж…

– Хватит! – Кит открыла глаза, поднялась с кровати и оделась.

Длинные коридоры правительственного здания были застланы коврами. «Как хорошо, что Бартон всегда рядом, – думала Кит. – Как хорошо, что он вообще есть в моей жизни». Она свернула за угол и остановилась. Рабочие-хьюмеры молча выносили мебель из апартаментов Бартона.

– Что-то не так? – спросил один из них Кит.

– Нет, – она смотрела на такую знакомую кровать, которая никак не желала проходить в дверной проем.

– Черт с ней! Оставьте здесь, – услышала она знакомый голос. Бартон вышел в коридор и пожал плечами. – Черт знает что!

– Ты уезжаешь?

– Твой муж предложил мне новую квартиру в центре… И я… В общем… Сама понимаешь.