Юрий Слащинин - Боги в изгнании

Официанты и их добровольные помощники из числа собравшихся в зале принялись разносить по столикам соки и нехитрые блюда праздничного ужина, наскоро собранного из небольших запасов, которые мог выделить Габар. Искрился и пенился сок, наполняя бокалы, и множились улыбки, как бы расплывались вширь круг за кругом, вовлекая в общее веселье все больше скудов, инжеров и баянн. Поднимались больные и немощные и, зажав в руке бокалы, обращали взоры в центр зала, где сверкали нарядами Кари и Ворх. Всем им хотелось выразить свое восхищение вступающими в брак, и они выражали его, что-то выкрикивая, и, хотя разобраться в общем гуле голосов было невозможно, Ворх понял главное: этот меск низшие воспринимают как демонстрацию протеста против Нового Порядка. К центру подбирались восторженные мужчины и женщины, совершенно, как заметил Ворх, незнакомые Кари, чтобы произвести непонятное действие - стукнуть краешком своего бокала об их бокалы и уйти на свое место, не сказав ни слова, но с выражением серьезности, словно свершили какой-то важный поступок.

· Что это значит? - шепнул Ворх Кари.

· А, это наше… Клятва прийти на помощь в случае нужды.

· Мне?

· Нам, - уточнила Кари. - Нас зовут в круг. Наш танец.

Бодрящие соки, будоражащий дым скаракосты, общее внимание, в центре которого оказался Ворх, - все это наполняло тело необыкновенной силой и легкостью, требовало разрядки - каких-то движений, физических усилий, и потому Ворх с радостью повел Кари в круг танцующей молодежи. Их появление было встречено громкими приветствиями, пары расступились, освобождая центр площадки для танца любви. Ворх вышел на середину и остановился, не зная, что делать дальше, как танцевать запрещенный танец.

- Ты - скаракоста, - шепнула Кари, поняв его затруднение, а сама, живо и грациозно изгибаясь, пошла вокруг него кругами, делая мелкие шажочки и перебирая воображаемые ветки руками.

Скаракоста - дерево благоденствия кселян. Оно кормило их питательной мякотью своих плодов, поило соком, одевало и обувало, давая тончайшее волокно, лечило, снимало усталость и напряжение, когда его семена сгорали, рождая дымные шары, которые виртуозно подхватывались на длинные мундштуки и в один-два вдоха втягивались кселянами в себя. С древнейших времен скаракоста обожествлялась, упоминалась во всех ритуалах, символизируя вечно возрождающуюся силу жизни. И Ворх, получив подсказку, понял свою роль в танце - стал изображать растущее дерево, крепнущее на глазах у восхищенных зрителей. Высокий, мускулистый, Ворх подхватил Кари, поднял над собой и замер, предоставив ей возможность извиваться вокруг его шеи, переваливаться через плечи, проскальзывать под руками, изображая вечное движение жизни. Она то опускалась до пола, то вновь поднималась, чтобы на момент изобразить блаженство отдыха на могучих ветвях-руках. А когда наконец замерла в изнеможении, от ближних столиков в Ворху и Кари полетели дымные шары - наступил самый ответственный момент благодарения супругов. Всякий пославший к ним дуновением шар отправлял и свое пожелание, и если шар не лопался и прилипал к слившимся и замершим телам, то считалось, что пожелание исполнится. За несколько секунд Ворх и Кари оказались облепленными шарами, представив собой скаракосту, густо усыпанную плодами.

Кто- то крикнул:

- Собирать урожай!

Зал оживленно зашумел, задвигался, и под звуки сменившейся музыки, пританцовывая, помахивая мундштуками, от столиков и лож пошли к «скаракосте» мужчины и женщины; они весело переговаривались, шутили и, осторожно снимая мундштуками шары, вдыхали их, блаженствуя от того, что вбирали в себя не просто бодрящий дым, а благословенное счастье. И хотя шары эти содержали всего лишь простой наркотический дурман, Ворху было приятно ощущать их устрашающее множество и еще неведанное ранее желание одарить шарами всех желающих.

Так приятно, оказалось, не получать, а именно отдавать другим, и Ворх продолжал стоять недвижно, удерживая на поднятых руках изогнувшуюся кольцом Кари, поджидая и вон ту колченогую старуху, пробивавшуюся с дальних рядов, и того вон паренька с короткими культяшками, торчащими из плеч, как остатки обрубленных крыльев. Пареньку так хотелось успеть получить «плод», он так торопился пробраться через лабиринт лож и столиков, а потому все время застревал в тупиках, что в конце концов отбросил приличия и пошел напрямую перешагивать через короткие бортики.

Кари шевельнулась, пробуя опуститься на пол, но Ворх удержал ее, поджидая безрукого. Тот прибежал запыхавшийся, ткнул мундштуком в шар и, когда тот лопнул от резкого движения, растерянно и жалостно посмотрел на Ворха, словно спрашивая, а дано ли право на вторую попытку. Ворх кивнул и, чуть склонившись, помог безрукому снять шар с колена Кари. Добралась до них и колченогая старуха и, бегая вокруг, жадно вдыхала оставшиеся шары, приговаривая:

- Пусть будет сладок ваш меск. Пусть будет счастлив ваш ребенок. Пусть счастье будет веем-веем…

7. Право живых - борьба

В дверь по-прежнему стучали, но это делали, отметил Тадоль-па, без прежнего неистового напора. Причина такого смягчения стала понятной, когда на глаза попались часы: оказалось, он пролежал в беспамятстве весь день.

В поисках воды Тадоль-па прошел мимо двери и, стукнув в ответ, проговорил:

- Прекрати стучать, надоел.

Он и сам поразился своей выходке, но еще больше опешили те, кто был за дверьми. Они враз притихли и, даже когда пришли в себя, не разразились запоздалой бранью, а вкрадчиво поинтересовались:

· Ты живой, Тадоль-па? Почему молчал?

· Брал вас на подзор. А сейчас заставлю выпрыгивать из станции, если не перестанете меня донимать.

Шума за дверью больше не слышалось.

Смыв с лица кровь и кое-как перевязав голову, Тадоль-па вернулся к пульту надзора. Уже первый беглый взгляд на экраны объяснил ему причину бездействия фаронов. Полковник охраны Попей не мог отдать распоряжений без согласования их с ле-Травом, а тот Гюпея не принимал, потому что с лучеметом в руках сидел у себя в комнате и взирал на приоткрытую дверь, ведущую к экл-Т-трону. На экранах, отражающих их зрительные и мысленные видения, бешено прыгали и менялись одна картина за другой. Бегая по приемной, Гюпей, видимо, обдумывал способы взятия станции надзора: мелькали изображения разбираемых электронных блоков машинного зала, воздуходувов, антенный шпиль на городском куполе и многие другие варианты, хоть и реальные, но труднодостижимые. Видения ле-Трава представляли собой кошмары: то из тоннеля в комнату врывались толпы рабов и он не успевал их поразить лучом, то Предводитель Верховного Гильорта, властелин всего сущего на Кселене, презрительным взглядом гнал ле-Трава из Дворца Гильорта и он, как простой низший, принужденно шагал к приемному бункеру утилизатора…