Тим Пауэрс - Ужин во Дворце Извращений

Прямо напротив них, по ту сторону залива, на горизонте виднелась иззубренная линия белых как кости зданий, но пастырь на конце пирса, прищурившись, смотрел на юг, где залив расширялся, где в этот ясный день можно было разглядеть полоску земли — остров Лонг-Бич. Дойдя до конца причала, Ривас вдруг остановился и попятился назад, словно перспектива морской прогулки пугала его. Однако пастырь нетерпеливо шагнул к нему и с силой толкнул в спину. Ривас полетел в лодку и относительно благополучно приземлился на одной из скамеек на палубе; впрочем, оказавшись на борту, он держался тихо и хлопот больше не доставлял.

Сестра Сью внимательно посмотрела на него, потом повернулась к пастырю, пожала плечами и продолжила погрузку своей стаи.

Часа в три пополудни лодка ошвартовалась у причала Соек в Серритос. Место это, отстоявшее от южных границ пустоши, казалось с залива почти тропиками: высокие деревья в цвету, буйные заросли у самой воды. Воздух был наполнен резкими криками попугаев и обезьян, а из воды высунулись морды нескольких рептилий, явно в ожидании поживы. Однако пастырь благополучно переправил всех паломников на берег, после чего оттолкнул лодку от причала и направил ее обратно к пирсу у Гейдж-стрит. Стая сестры Сью поднялась тем временем по напоминавшей зеленый туннель тропе на холм, откуда им открылся, наконец, вид на стадион Серритос. С севера и юга к нему стекались другие стаи Соек, так что у ворот собрались изрядная толпа. Сестра Сью повела своих подопечных туда же.

Над входом на стадион какой-то не столько искушенный, сколько исполненный религиозного рвения художник изобразил Мессию Нортона Сойера, с раскинутыми руками приветствующего все человечество; при этом нарисованная толпа, на которую он смотрел сверху вниз, сливалась с живой толпой улыбающихся Соек, вливавшейся через ворота на стадион. Все молчали, так что единственными звуками было шарканье подошв или покрытых мозолями босых ног или невольные охи тех, кого в толчее прижали к бетонной стене.

Оказавшись внутри изрядно обветшавшей от времени чаши стадиона, Ривас механически отметил про себя новинку: восемь хлипкого вида деревянных башенок, с равными интервалами расположенных по периметру поля. На верху каждой башни стоял бородатый мужчина, каждый держал в руке посох. Пробившись сквозь царившую у входа давку, стаи Соек снова разъединялись, собираясь в кружки у основания башенок.

Стоявшие на башнях бородатые пастыри в капюшонах были почти неотличимы друг от друга; странное дело, но именно безмозглые, разложившиеся члены каждой стаи вели своих спутников через заросшее поле каждый к своей башне. Та, к которой брела стая сестры Сью, находилась в дальнем конце стадиона, и когда они, наконец, добрались до своей цели, остальные уже отдыхали в благословенной тени.

Словно по команде пастыри на башнях разом открыли рты и испустили низкое, ровное гудение; через пару секунд им начали вторить «продвинутые» Сойки, но уже пронзительно-высоким визгом. Это был тот самый двутонный звук, который совсем недавно, утром, подчинил Риваса воле его новых покровителей… но теперь он только увеличил его замешательство. Он покосился на сестру Сью, увидел, что та следит за ним, и поспешно отвел взгляд.

Звук оборвался так же внезапно, как начался, и стоило стихнуть эху в обветшалых бетонных конструкциях, как Ривас непроизвольно шагнул вперед, словно вырываясь из опутавших его невидимых уз.

Пастыри сунули свои посохи за пояса и по шатким лестницам слезли с башен. Ривас не сводил глаз с того, вокруг которого столпились их стая и еще пара других. Оказавшись на земле, тот выпрямился, снова высвободил свой посох, подошел к сестре Сью и вполголоса заговорил с ней о чем-то.

В ответ она мотнула головой в сторону Риваса и добрых полминуты продолжала шептаться с ним. Выражение лица загорелого, бородатого пастыря не изменилось, но он медленно поднял голову и посмотрел на Риваса, а когда сестра Сью договорила, он подошел к новому обращенному.

— Добро пожаловать в твою истинную семью, брат Боуз, — произнес он звучным голосом.

Ривас неуверенно оглянулся, потом кивнул.

— Э… спасибо.

— Сколько тебе лет?

— Э… восемнадцать? Кажется, восемнадцать.

Пастырь пристальнее пригляделся к нему, к его лицу и шевелюре.

— Гм. Будь так добр, сними свой мешок и дай мне.

Ривас покосился на сестру Сью; та улыбнулась и кивнула. С явной неохотой он все же скинул с плеч брезентовые лямки и протянул мешок пастырю.

Тот взял мешок и, отступив на шаг, принялся расстегивать пряжки. Остальные пастыри тем временем хлопотали с новыми рекрутами. За исключением их негромких голосов единственным звуком оставался шум ветра в бетонных руинах.

— Ну или тридцать один, — заявил вдруг Ривас. Пастырь оторвался от мешка.

— Что?

— Может, мне и тридцать один год.

Тот уже откинул клапан заплечного мешка, но, нахмурившись, посмотрел на него.

— Может, и тридцать один, а? Тебе приходилось… быть с нами прежде?

— Нет, сэр. Я только вчера из дому сбежал. Мой отец батрачит у Бёрроуза. На виноградниках в поместье.

— Дай-ка разобраться, — мотнул головой пастырь, доставая из мешка какой-то объемистый, завернутый в тряпицу предмет. — Ты ушел из дома в тридцать один год и называешь это «сбежал»?

Ривас сделал глубокий вдох, пытаясь справиться с подступающей паникой.

— Да нет, восемнадцать, — выпалил он. — Нет, точно восемнадцать.

Пастырь открыл было рот, чтобы спросить что-то еще, но тут же закрыл его, ибо увидел, что именно было завернуто в тряпку: запасной Ривасов пеликан.

Взгляд, который он бросил теперь на Риваса, был полон подозрения.

— Это еще, черт подери, что?

— Чей-то пеликан, — почти шепотом отвечал Ривас после довольно долгой паузы.

— Чей-то? Это не твой?.. Да отвечай же, чтоб тебя!

— Нет, сэр. — Ривас в замешательстве провел рукой по губам. — У меня есть пеликан, только не такой красивый, как этот.

— Что ж, брат Боуз, музыка — это то, что нам приходится запрещать. — Он разжал пальцы, пеликан с жалобным «дзынь» упал на землю, и тот растоптал его тяжелым башмаком.

Пастырь повернулся и собрался было уходить, но вдруг застыл и резко повернулся к Ривасу:

— Скажи-ка, как тебя зовут?

Хмурое выражение, уже довольно долгое время царившее на лице Риваса, на мгновение исчезло куда-то.

— Брат Боуз, — ответил он, не скрывая гордости за верный ответ.

— Да нет, черт возьми. Я имею в виду, как тебя звали до того, как…

Тут вдруг послышался звонкий звук трубы, и чей-то голос с дальнего конца стадиона рявкнул в рупор: «Приготовьтесь встречать Господа нашего!»