Терри Биссон - Старьёвщик

– Как пожелаете, – ответил я.

– Я уверен, вы читали истории о современном чудесном медицинском средстве под названием «Полу-жизнь». Средство разрабатывали по специальной правительственной программе, но, как и у большинства современных чудесных медицинских средств, у него неожиданно обнаружились полезные для всего общества свойства. И для домашних животных в том числе.

Мне следовало здесь что-нибудь сказать. Они ожидают ответной реакции, или пойдет повтор.

– Я уверен, вы читали истории о современном чудесном медицинском средстве под названием «Полужизнь». Средство разрабатывали по специальной правительственной программе, но, как и у большинства современных чудесных медицинских средств, у него неожиданно обнаружились полезные для всего общества свойства. И для домашних животных в том числе.

– Я слышал о нем. Да, слышал.

– Что вы скажете, если мы предложим вам стать одним из первых, кто пожнет плоды некоторых неожиданных свойств лекарства?

– Скажете?

Это вопрос? Я обрадовался, что беседую не с живым человеком. Большинство записей не волнует, что вы говорите, пока вы отвечаете хоть что-нибудь.

– С «Полужизнью», изготовленной по лицензии правительства Соединенных Штатов, ваш обожаемый любимец сможет продержаться до того времени, когда изобретут необходимое ему лекарство. Что наверняка не займет много времени – ветеринария сейчас развивается неимоверными темпами. Готовы ли вы к приятной части?

– Гм… э… да.

– Если лекарство не изобретут в течение двадцати четырех месяцев, вашего обожаемого питомца безболезненно погрузят в вечный сон. Совершенно бесплатно. Да, вы верно расслышали, никакой оплаты, никакого подвоха. Только быстрый и безболезненный конец ваших продолжительных, плодотворных отношений, и вы будете уверены, что сделали все возможное. А теперь, вы готовы к самой приятной части?

– Наверное, – ответил я в надежде, что самая приятная часть не окажется такой же отвратительной, как приятная.

Оказалась.

– Самое приятное, что вы заплатите всего 1250 за поддержание вашего любимого питомца в комфорте целый год здесь, в нашем современном Альпийском центре, из которого открывается вид на весь город.

Я моментально проснулся.

– Тысяча двести пятьдесят? Но Гомер уже вписана в мой код «Мастера медицины» как часть плана.

– План действует только в случае смерти. Я думал, вы хотите оставить его в живых.

– Ее. Да, конечно.

– Мы расширили свои обязанности. Корпус домашних животных только лечит больных животных, не поддерживает их жизнь, когда обнаруживается смертельное заболевание. На самом деле Организация профилактики здоровья избавляется от животных тут же, как только они начинают страдать. Вы слушаете?

– Да.

– Поэтому «Полужизнь» доступна лишь в качестве дополнительной услуги Альпийского центра. Тысяча двести пятьдесят – достойная сумма. Мы можем снять ее с вашей кредитной карты. Вы слушаете?

– Да.

Только неимоверными усилиями мне удавалось не уснуть.

– Чтобы оплатить перевод в Альпийский центр и начало приема «Полужизни», просто нажмите или скажите «о'кей».

– О'кей, – сказал я. – О'кей, о'кей, о'кей.

– Спасибо, – поблагодарил голос доктора Форментеры.

На заднем плане послышалось счастливое тявканье дюжины собак. Я пытался различить голос Гомер. Потом подумал, что тявкают, наверное, не настоящие собаки, просто запись. Реклама. Гомер в любом случае никогда не лаяла без толку. Что ей действительно нравилось, так это лежать на солнце и спать, лежать на солнце и спать, пусть другие собаки лают, а она будет лежать на солнце и спать…

– Кому ты звонишь?

Я поднял голову. В дверях кухни стояла Генри с бумажным пакетом в руках.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Очередной этап суда, который к настоящему времени уже всемирно известен под названием «Александрийский», начался с рассаживания присяжных (плюс двоих заместителей), чью апелляцию выслушали и удовлетворили в форме продления присутствия. Защита в лице Дамарис отказалась от вступительной речи и вызвала первого из, казалось, сотни «свидетелей-экспертов» со всего света, используя послабление в правилах вынесения приговора, чтобы наконец заявить миру о деле александрийцев. Писатели, критики, музейные служащие, импресарио и антрепренеры – все, кто делал деньги на великом разлагающемся теле искусства, музыки, литературы и кино – затронули проблему, которой не касались и сами александрийцы.

Цитируя деятелей, соотнося их возрасты и первые публикации, доходы и ожидания, Хорс Брин, художник-карикатурист «Нью-Йорк таймс», объявил, что «перегруженность искусством» повсеместно разрушает вдохновение молодых художников. Татео Молдини начал в Италии собственную кампанию по избавлению церквей от произведений средневекового искусства и полотен эпохи Возрождения, чтобы «мог расцвести новый Ренессанс». Осики Хаде рассказывал о музеях, чьи запасники превосходят сами галереи по размерам раз в десять. Гость сан-францисского ток-шоу Джерри Брайт говорил об отчаянии и апатии молодежи, погребенной под гораздо большим количеством книг, записей и фильмов, чем они в состоянии прочитать, прослушать или просмотреть. Парад экспертов-свидетелей все не кончался, заставляя «Уолл-стрит джорнэл» предположить, что Дамарис (как глава адвокатов) пытается использовать тот самый избыток информации, за нападки на который судится ее движение.

Большинство осуждало перегруженность искусством, но некоторые честно сознавались, что собирались не подрезать, а выкорчевать дерево искусства. «Настало время человечеству заняться новыми проектами», – заявил Шерри Незерленд, новый панк и критик из газеты «Обыватель Глазго», открыто посвященной идее принадлежности искусства (как, собственно, и Глазго, и самой Англии) к прошлому. Поразительно, но неудивительно, что ни одна из сторон не защищала незыблемость искусства. Музеи переполнялись. Единственными, кто противостоял действиям александрийцев, стали родственники и любимые пострадавших людей. Заключительную речь Дамарис, в которой она призвала покончить с «перегруженностью искусством и развлечениями», «Вэраети» назвала лучшим представлением кинозвезды за двадцать лет, с того времени, как она сыграла роль адвоката в «Игре Ирода». Ее лицо появилось не только на обложках бульварной прессы, но и в колонках новостей серьезных изданий. Вдохновленные судом – как считало большинство, – последовали новые волны взрывов и «всплесков» (разрушений книг и картин без помощи пламени, токсичными жидкостями) в европейских и американских городах. Именно один из них, взрыв в видео– и игротеке в Колорадо и случайная смерть служащей и ее одиннадцатимесячного сына, послужил началом раскола среди александрийцев.