Тээт Каллас - Звенит, поет

Из подошедшей электрички выскочил парень в фирменных голубых джинсах. Парень был трактористом, зарабатывал почти двести рублей в месяц, весил девяносто шесть кило, пил как бездонная бочка, буянил и вступал в драку по любому поводу. Его почему-то терпели, хотя он был набитый дурак и законченный балбес.

— Салют, Арво, — сказал он, подходя поближе. Арво скривил физиономию и пожал плечами.

— Приветик, Юло, — произнес он, еле шевеля губами.

— Глухая лажа, еж твою двадцать, — доверительно сообщил Юло. — С предком расплевался в дым. Давил мне на психику. Ну, я и рванул когти. Жрать хочу по-страшному, в брюхе одна бормотуха.

Со следующей электричкой прибыл Пеару. Радостно улыбаясь, он тоже подошел к компании. Это был высокий, широкоплечий парень с густой русой бородой. Грудь его украшал желтый плакатик с надписью: «Я люблю Лайлу!»

Все оживились.

Пеару протянул Арво руку, тот был польщен, но виду7 не подал. Затем Пеару взял аккорд на гитаре Арво и прищелкнул языком.

— Кайфуете? — спросил он, ухмыляясь. Голос у него был приятный, спокойный, только слегка простуженный.

— Без кайфа нет лайфа, — сообщил Юло.

— А это что за чувак? — осведомился Пеару.

— А-а, так, хиппарь-самоучка… Из Валингу. Тракторист, — ответил Арво с иронической усмешкой.

— Типичная ошибка природы, — заключил Пеару.

Пеару был признанным авторитетом. Ему исполнилось двадцать шесть лет. Отец его был известный художник. Пеару почитывал английские журналы, обладал небольшой коллекцией отборных пластинок (в которой имелись даже новейшие песни битлов на восточные темы) и считался настоящим хиппи. Житейские заботы его не занимали, жил он беспечно и делал что хотел. Однажды, например, он целый день шлялся по Нымме, напялив на себя картофельный мешок с дыркой для головы, подпоясанный старым солдатским ремнем, наслаждаясь потрясением добропорядочных граждан.

С этой компанией у него были дружеские отношения. Впрочем, он со всеми был в дружеских, но поверхностных отношениях. Последнее время он загорал и занимался чтением Нового завета вперемежку с Руссо в скверном переводе.

— Ну, кореша, чего вы тут кантуетесь, хватит время бить, рванем всей шарагой на лужайку, картошку будем печь — вообще, дадим копоти! Кто со мной?

На другой день они отправились в путь — пятнадцать парней, одиннадцать девушек плюс сам Пеару. С собой они взяли пять гитар, пять транзисторов, три удочки, две бутылки вина, пять старых талонов «автостопа» и около двадцати пяти рублей на всю бражку.

Зайцами в электричках, голосуя на шоссе и пешком, они постепенно продвигались, сами не зная куда. В пятницу к вечеру они забрели на большой луг. Неподалеку поблескивала речушка, в ней плавали маленькие уточки, бродили кулички, трава была высокая и густая. За лугом, в благоухающей березовой роще, стоял старый сарай с дырявой крышей, в нем хранилось прошлогоднее сено. Завопив: «Э-гей, хиппи!» — все бросились к сараю.

Три дня они носились, полуголые, по лугу, рвали цветы, купались в холодной илистой речке, ловили рыбешек, охрипшими голосами тянули надрывные песни, загорали, слушали из транзисторов битловые ритмы, жгли костры, пекли краденую картошку, а ночью спали на пыльном сене. Рыжая девушка Кати прикалывала к волосам то лилии, то желтые кувшинки, и на вторую ночь Арво подвалился к ней. Кати вздохнула и молча подвинулась. Потом она быстро заснула.

С торсом культуриста, бронзовый от загара, Пеару днем шатался от одной группы к другой, похлопывал парней по плечу, а девушек по заду, вместе со всеми шлепал, дрожа от холода, по реке; ночами он долго сидел у костра, иногда читал при его свете, иногда писал, а чаще просто смотрел на пламя.

На четвертый день куда-то исчез тракторист Юло, который до сих пор вел себя тихо. Вместе с ним исчезли еще двое парней. К вечеру они вернулись вдрызг пьяные.

Все уже завалились спать, только Юло бродил вокруг сарая. Он задирал девушек, хвастался и угрожал. Наконец и он залез на сеновал, зажав в зубах недокуренную сигарету. Ночью сарай запылал.

Похватав одежду и гитары, все кинулись вон. С перепугу почти протрезвевший, Юло тупо глядел на языки пламени, взметавшиеся в безоблачное июньское небо.

— Полыхает по-страшному! Не хуже, чем на иванов день, еж твою двадцать! — пытался он куролесить. — Не в срок, понятно, ну и хрен с ним!

Никто не засмеялся.

— Н-да, — вздохнул Пеару, — этого фуфла нарочно не придумаешь. Была у нас клевая хата и накрылась. Хреново, факт, но вроде придется отсюда по-быстрому мотать. А этому подонку надо бы будку поцарапать, да…

— Ну, ты, хватит тут шелестеть, — огрызнулся Юло, хотя губы у него дрожали.

— …да мараться неохота, — равнодушно закончил Пеару, — Потопали отсюда. А то как бы ее влопаться.

Долго в полном молчании плелись они вдоль реки, пока, уже на рассвете, не наткнулись еще на один сарай, сложенный из известняка.

— Ну, этот ему не спалить, — с облегчением вздохнул Пеару.

Сарай был почти пустой и неуютный. Сбившись в кучу, чтобы согреться, путешественники, стуча зубами, улеглись досыпать. Утром сквозь сон они слышали, как где-то поблизости стрекотала косилка, а позже по дырявой крыше забарабанил дождь. Руки и лица у них после ночного пожара были в саже. Одна из девушек тайком всплакнула. Пеару в задумчивости сидел на груде каменных блоков в углу сарая, поглаживая бороду. Юло опять куда-то исчез. Вернулся он к вечеру, пьяный. Под мышкой у него болтались два жирных гуся со свернутыми шеями.

— Еле ухрял от собак, — похвалился он.

Все глядели на гусей, глотая слюни.

С большим трудом на мокром земляном полу разожгли костер. Вскоре от гусей и косточек не осталось.

Юку, выйдя на следующее утро по нужде, заметил в дальнем осиннике группу людей, они направлялись к сараю. Человек десять, среди них несколько в милицейской форме.

Юку бросился в сарай:

— Кончай кемарить! Менты!

Поднялась паника. Все кинулись к выходу — кто одетый, кто полуголый. Толкотня, ругань, визг девушек. Несколько парней кинулись в реку и поплыли на другую сторону.

Только Пеару хранил спокойствие. Он не спеша натянул облезлый кожаный пиджак, полюбовался всеобщей паникой и суматохой и, прислонившись к воротам сарая, стал дожидаться быстро приближавшихся людей. Ему, пожалуй, даже было весело.

Арво, Юку и рыжая девушка Кати слышали, лежа в мокром вереске, как шумел валингуский Юло.

— А не пошли бы вы все куда подальше! Не имеете права задерживать! Заявляю протест! Я желаю жить так же, как те хиппи, которые в закордоне! — орал Юло. Однако вскоре он сбавил тон: — Ну чего я сделал-то? Ну чего? Я честный гражданин, тракторист и все такое! Какой еще сарай? Ничего мы не жгли…