Юрий Брайдер - Гражданин Преисподней. Дисбат

– Ума не приложу.

– Дабы ты сразу усвоил – деяния Господа непостижимы, и спасти человека может только безграничное упование на его волю. Пусть судьба Иова сегодня не задела тебя. Зерно нередко падает на скудную почву. Но завтра я поведаю тебе другую историю. Об Адаме и Еве. О древе познания и змее-искусителе. Об Авеле, павшем от руки брата своего Каина. О праведнике Ное. О всемирном потопе. О притчах Соломоновых и псалмах Давидовых. О десяти заповедях и семи смертных грехах. Уверен, что хотя бы малая толика западет в твое сердце. Если даст росток одно зерно, за ним потянутся и другие. Пройдет какое-то время, и скудный камень твоей души превратится в тучную ниву, готовую родить обильный урожай добра и света. Тогда ты сам пожелаешь приобщиться к Богу.

– Складно говоришь, Веня. – Кузьма даже похлопал в ладони, как это делали метростроевцы на своих бесконечных заседаниях. – Тебе бы не веру проповедовать, а лавку бросового товара на Торжище держать. Ты бы там ржавый гвоздь за новенький клинок выдал. Я не Иов, мне на Бога нечего жаловаться. Пусть себе… Зато я на ваших братьев и сестер вдоволь нагляделся. Если уж кто Божьим заветам не следует, так это они. И пожрать не дураки, и выпить, и украсть, и в блуд пуститься. Неужели ради этого еще и молиться нужно?

– Повторяю: все в руках Божьих… Не может каждый человек быть праведником. Это как волос, растущий внутрь кожи. Но для того и существуют праведники, чтобы на них равнялись другие. Совершая подвиги милосердия, страстотерпия и самоистязания, они рано или поздно увлекут за собой тех, чья душа ныне черства, а сердце заледенело. Мир переменится, и это может произойти только через веру. Вся мудрость тысяч поколений сосредоточена в Писании. Правда, оно многое теряет в пересказе. Его надо читать самому. Ты умеешь читать?

– Мать учила когда-то. Только книги у нее были совсем другие: «Биология рукокрылых», «Справочник медицинского работника» да «Основы зоопсихологии».

– Наверное, это греховные книги. Они созданы людьми. А Писание есть откровение Божье. Какие слова там звучат! Послушай из того же Иова. Это Господь описывает левиафана. – Венедим заговорил совсем по-другому, тихо и проникновенно: – «Дыхание его раскаляет угли, а из пасти его выходит пламя. На холке его обитает сила, а впереди бежит ужас. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. От его чихания возникает свет, а глаза у него, как ресницы зари. Железо он считает за солому, медь – за гнилое дерево. Свисту дротика он смеется. Он кипятит пучину, и море превращается в горячую грязь. Он оставляет за собой светящуюся стезю, и бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему, потому что он сотворен бесстрашным». Впечатляет, правда?

– Спорить не буду. Даже мороз по коже пробирает. Не левиафан, а прямо химера какая-то.

– А вот это совсем другое. Из «Песни песней». – Венедим так воодушевился, что даже вскочил на ноги. – «О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Как лента алые губы твои и уста твои любезны. Как половинки гранатового яблока – ланиты твои. Два сосца твои, как две молодые серны, пасущиеся между лилиями. О, как любезны ласки твои! Сотовый мед капает из уст твоих. Мед и молоко под языком твоим!»

– Ты бы, Веня, успокоился, а на ночь заказал у Феодосии горячую девку. Развеешься немного. А то так и умом тронуться недолго.

– Не дозволены мне плотские утехи, – Венедим сел, едва переводя дух, – обет воздержания и плотеубийства лежит на мне. Через телесные страдания хочу достичь духовных высот.

– Кондрашку ты достигнешь. Для такого бугая, как ты, воздержание вредно.

– Искушаешь меня? – Венедим криво усмехнулся. – Зря. Ничего не выйдет… Меня каждый день искушают. Привык.

– Завидую. Мне бы так устроиться… Слушай, а как ты относишься к игумену? – Кузьма до сих пор не мог забыть багровые глаза, зловеще горящие во мраке.

– Здесь он наместник Бога… – Венедим почему-то растерялся. – Как я могу к нему относиться?

– Что-то необычное в нем есть… Ты не замечал?

– Я не смотрю на него. Я ему внимаю.

– Конечно! Наместник Бога! Большая шишка. А в меня вцепился, как химера какая-то. Начал за здравие, а кончил за упокой. Голодом вздумал стращать. Подумаешь! Да я, бывало, по десять дней кряду ничего не ел!

– Как бы тебе не пострадать за свое злоязычие. Не вводи меня в гнев. А иначе будешь наказан лишением пищи.

– Все, беру свои слова обратно! – Кузьма вскинул вверх обе руки. – Оговорился я. С каждым может случиться. А игумен ваш просто сокровище. Ну прямо агнец Божий! Другого столь душевного и кроткого человека я еще не встречал… И надеюсь, больше не встречу.

– Паясничаешь? Ну-ну… Обед ты свой получишь, не сомневайся. Мы не звери. А наш разговор продолжим опосля.

– С удовольствием. Перескажешь мне что-нибудь вроде «Песни песней».

– На этот раз рассказывать будешь ты. Я хочу знать все подробности о путях, которыми мы пойдем через преисподнюю.

– Мы? – удивился Кузьма.

– Отныне я буду всюду сопровождать тебя. Вплоть до самой Грани. А если потребуется, то и за Грань. Такова воля игумена. Если все сложится благополучно, к концу пути я постараюсь обратить тебя в истинную веру.

– А я тебя – в еретиканство.

Обвинение

Как и следовало ожидать, послеобеденный разговор не удался. Во-первых, Кузьму, осоловевшего от пусть и не особо качественной, зато обильной пищи, неудержимо клонило ко сну. Во-вторых, он не собирался делиться со светляками сведениями о тайнах преисподней, то бишь Шеола.

Отделавшись парочкой басен, хоть и жутковатых, но с реальной действительностью ничего общего не имевших, Кузьма растянулся на лавке и демонстративно зевнул. Трудно сказать, понял ли Венедим, что его водят за нос, либо нет, но он решил оставить подопечного в покое, тем более что на это были и другие причины – у постника и плотеубийцы, питавшегося лишь жиденькой кашей, вдруг прихватило живот.

– Это тебя Бог наказывает, – пробормотал Кузьма сквозь сон. – Поститься тоже надо с умом. Излишнее рвение ни в каком деле на пользу не идет.

Проснулся он от першения в носу. Рядом, заняв на лавке почти все свободное место, восседала постельная сваха Феодосия Акудница и щекотала ему нос петушиным пером.

– Просыпайся, касатик, – томным голосом пропела она. – Время позднее. Скоро всех баб и девок по постелям разберут. Аль у тебя уже охота пропала?

– Прошу прощения, матушка. – Кузьма чихнул. – Сморило меня что-то… А где брат Венедим?

– Зачем он тебе в такую пору? Неужто содомский грех замыслили сотворить? – хохотнула она.