Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— Что ж, нужно их удалить. Вы ведь не хотите, чтобы он бродил по округе, как дикое животное, не так ли?

— Нет, сэр.

Волосы быстро исчезли под облаченными в перчатки руками техника.

Техник сказал:

— У него и на груди волосы, доктор Шент.

— Великая Галактика, — проговорил Шент, — позвольте, я взгляну! Да это просто ковер какой-то! Ладно, пусть так и останется. Сквозь рубашку их не будет видно, а я хочу, чтобы вы продолжали работу с электродами. Давайте провода сюда и сюда.

Протянулись тонкие пластиковые полоски.

Дюжина соединений, чувствующих сквозь кожу костный мозг, а в глубине нежные ткани и отголоски тех микропотоков, что волнами струятся в мозгу от клетки к клетке.

Они внимательно наблюдали за деликатными отклонениями стрелки амперметра, по мере того, как создавались и нарушались соединения. Крошечные отметчики плели свою нежную паутину на разграфленной бумаге, оставляя на ней след, состоящий из неровных пиков и обрывов.

Потом графики были сняты и размещены на светящемся стекле. Все наклонились над ними, перешептываясь.

Арбен слышал обрывки слов:

— … замечательная регулярность… посмотрите на высоту квантового пика… подумайте, что необходимо проанализировать… настолько ясно, что видно невооруженным взглядом…

А потом, как ему показалось, ужасно долго шла утомительная возня с синапсифером. Поворачивались ручки, записывались данные и снова включались различные электроприборы.

Потом Шент улыбнулся Арбену и сказал:

— Скоро все кончится.

Огромная машина надвигалась на спящего, подобно медленно движущемуся голодному животному. Четыре длинных провода протянулись к его конечностям, плоский черный кусок чего-то, похожего на твердую резину, был осторожно помещен на шею, а зажимы, идущие от плеч, удерживали его на месте и, наконец, подобно двум щупальцам, прикреплялись к бледной округлой голове так, чтобы каждый электрод заканчивался на виске.

Шент не спускал глаз с хронометра в правой руке. В левой он держал выключатель. Большой палец на его левой руке шевельнулся — и ничего не произошло. Даже обостренный слух Арбена не уловил никаких изменений в окружающем. Казалось, протекли часы, бывшие на самом деле тремя минутами. Большой палец Шента напрягся вновь.

Ассистент доктора наклонился над все еще спящим Шварцем, поднял голову и победно взглянул на Шента.

— Он жив.

Потом прошло еще несколько часов, в течение которых изымались данные пациента, шли взволнованные разговоры — то шепотом, то едва ли не криками восторгов. Было уже далеко за полночь, когда глаза Шварца открылись.

Шент отошел бледный, но счастливый. Он вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Все в порядке.

Потом он уверенно повернулся к Арбену.

— Он должен остаться у нас на несколько дней, сэр.

Взор Арбена загорелся тревогой.

— Но… но…

— Нет, нет, вы должны положиться на меня. Он будет в безопасности, и я готов поклясться в этом собственной жизнью. Оставьте его нам, кроме нас, его никто не увидит. Если вы сейчас заберете его с собой, он может не выжить. Что вам это даст? Если он действительно умрет, вам придется объяснять Древним, откуда взялось тело.

Это решило проблему. Арбен от волнения сглотнул слюну и сказал:

— Слушайте, как мне узнать, когда прийти и забрать его? Я не сообщу вам своего имени.

Но это уже можно было считать согласием.

Шент сказал:

— Я не спрашиваю вашего имени. Приходите через неделю, считая от сегодняшнего дня, в десять вечера. Я буду ждать вас у двери в гараж, тот самый, в котором вы оставили ваш бьюхил.

Был вечер, когда Арбен выехал из Чики. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как незнакомец оказался у дверей его дома, и за это время он удвоил преступление, совершенное им против обычаев. Будет ли он когда-нибудь снова в безопасности?

Когда его машина катилась по пустынной дороге, он не мог удержаться, чтобы то и дело не оглядываться. Станет ли его кто-нибудь преследовать и устанавливать, где он живет? Ведет ли на него досье Братство Древних?

Он располагал еще четвертью столетия, прежде чем ему исполнится шестьдесят лет, однако они жили с Древними каждый день — из-за Грю, а теперь еще и из-за незнакомца.

Что, если он никогда не вернется в Чику?

Нет, они с Лоа не смогут долго работать за троих, а как только они не смогут этого делать, их первое преступление — укрытие Грю — выйдет наружу. И за ним потянется цепь преступлений.

Арбен знал, что вернется, несмотря на риск.

Было уже далеко за полночь, прежде чем Шент решил уйти, да и то только потому, что на этом настояла встревоженная Пола. Но уснуть он все равно не мог. Он встал и сел к окну. Теперь город был темным, но там, на горизонте, на стороне, противоположной озеру, остался слабый свет того голубого смертоносного свечения, которое возобладало над всем, кроме нескольких кусочков Земли.

Все события этого сумасшедшего дня проносились перед его мысленным взором в безумном темпе. Первое, что он сделал после отъезда испуганного фермера, — связался со Штат-хаузом. Энниус должен был ждать его звонка и поэтому сразу снял трубку. Он все еще носил на себе броню пропитанных свинцом одежд.

— А, Шент, добрый вечер. Ваш эксперимент закончен?

— И мой доброволец находится почти в таком же состоянии, бедняга.

— Значит, мое решение было верным, когда я отказался остаться. Мне кажется, что вы, ученые, немногим отличаетесь от убийц.

— Он еще не умер, Прокуратор, и, может быть, нам удастся его спасти, но… — И он пожал плечами.

— Я бы предпочел, чтобы вы имели дело с крысами, Шент… но вы сами на себя непохожи, дружище… Вам тоже, должно быть, пришлось нелегко.

— Я старею, лорд, — сказал Шент просто.

— Опасные земные последствия, — прозвучал сухой ответ. — Вам нужно лечь, Шент.

И вот Шент сидит здесь, глядя на темный город умирающего мира.

Вот уже два года, как синапсифер находится в стадии испытаний, и два года он был рабом и игрушкой в руках общества Древних или Братства, как они сами себя называли.

Он располагал семью или восемью работами, которые могли бы быть опубликованы в «Сирианском журнале нейропсихологии», что могло бы принести ему столь желанную галактическую известность. Работы эти громоздились на его столе. А вместо них в «Физик ревю» была напечатана неясная и нарочито путаная работа. Таков был девиз Братства: лучше полуправда, чем ложь.

И все-таки Энниус расспрашивал его. Почему?

Сочеталось ли это с тем, другим, о чем он узнал? Подозревал ли Император то, что он подозревал сам?