Питер Уоттс - Морские звезды

Команда скафа с ними не разговаривает. Никаких приветствий, никакой болтовни, поднимающей моральный дух. Возможно, их проинструктировали на этот счет, а может, они все сообразили сами. Шлюз с гулом захлопывается. Лязгнув на прощание, челнок отваливает от станции.

Кларк пересекает кают-компанию и смотрит в камеру. Потом протягивает руку за раму, усеянную осколками, и вырывает провод питания из стены.

«Нам это больше не нужно», — думает она, зная, что где-то там, далеко отсюда, с ней согласились.

Лени и новенький осматривают друг друга мертвыми белыми глазами.

— Я — Лабин, — в конце концов произносит он.

УБОРКА ДОМА

«Итак. Говорят, ты у нас любишь бить людей».

Лабин стоит перед ней, вещмешок лежит у его ног. Славянская внешность; темные волосы, бледная кожа, лицо, выструганное неумелым плотником. Единая густая бровь отбрасывает тень на глаза. Невысокий — около ста восьмидесяти сантиметров, но плотный.

«А ты похож на такого».

Шрамы. Не только на запястьях, но и на лице. Еле заметное паутинное эхо старых травм. Слишком тонкие для умышленного украшения, даже если Лабин имеет склонность к подобного рода забавам, но слишком очевидные для работы восстановителей; медицинские технологии научились стирать подобные следы десятилетия назад. Если только… Если только повреждения не были действительно чудовищными.

«Это так? Что-то давным-давно сжевало твое лицо до кости?»

Лабин наклоняется, берет сумку. Скрытые линзами глаза не выдают ничего.

«Я знавала немало людей, которым нравилось бить других. Ты подходишь. Вроде бы».

— Есть разница, какую каюту мне занять? — спрашивает он. Странно слышать, что такой почти приятный голос исходит от такого лица.

Кларк качает головой.

— Моя вторая справа. Бери любую другую.

Он проходит мимо. Кинжалы отражающего стекла выступают по краям дальней стены; расколотый образ новичка исчезает в коридоре за спиной Лени. Она подходит к зазубренной поверхности. «Однажды мне придется здесь убраться…»

Ей нравится, как преобразилось это зеркало после вмешательства Баллард. Каким-то образом нынешние головоломные отражения казались более творческими. Более импрессионистскими. Теперь же и они начали утомлять ее. Возможно, настала очередь для следующего изменения.

Часть Кена Лабина разглядывает ее со стены. Не думая, Лени вонзает кулак в стекло. Поток осколков звенит, барабаня по полу.

«Тебе вполне может нравиться бить людей. Только попробуй. Ну давай, сука, только попробуй».

— О, — произносит Лабин, стоя у нее за спиной. — Я…

На стене еще осталось достаточно кусков зеркала; лицо Кена ничего не выражает. Кларк поворачивается к нему.

— Прости, что напугал тебя, — тихо извиняется Лабин и уходит.

И ему вроде бы действительно жаль.

«Так. Значит, тебе не нравится бить людей, — Кларк прислоняется к переборке. — По крайней мере, такие, как ты, мне не попадались».

Она даже не уверена, откуда знает об этом. Между ними отсутствует какая-то важная химия. Лабин — очень опасный человек. Но только не для нее.

Лени улыбается про себя.

«Когда бьешь кого-то, это значит только одно: тебе никогда не нужно извиняться. Пока не становится слишком поздно, конечно».

Она так устала делить каюту с самой собой. Но перспектива пригласить сюда кого-то нравится ей еще меньше.

Кларк лежит на койке и рассматривает свое тело. С противоположной стены на нее холодно взирает ее двойник. Спутанная топография выступающей переборки, в которой отражается ее лицо, похожа на захламленный стол, поставленный на бок.

Камера позади этого зеркала должна видеть то же, что и она, только по краям пропорции искажаются. Кларк размышляет о широкоугольной линзе; в Энергосети не оставили бы без внимания углы комнаты. Какой толк от эксперимента, если не можешь следить за подопытным животным?

Она размышляет о том, наблюдает ли за ней кто-то прямо сейчас. Скорее всего, нет; ну, по крайней мере, с той стороны нет людей. У них наверняка есть какая-то машина, неутомимая и беспристрастная, что-то, с неусыпным вниманием следящее за тем, как Лени работает, сидит на унитазе или раздевается. Оно запрограммировано позвать кого-нибудь из плоти и крови, только если объект на экране совершит что-либо интересное.

Интересное? А кто определяет этот параметр? Точно ли он соответствует природе эксперимента, или кто-то со стороны настроил автомат сообразно со своими личными вкусами? Раздевается ли кто-то там вместе с Лени?

Она ворочается на кровати и смотрит в переборку у изголовья. Макаронный пучок оптических волокон вырывается из пола рядом с койкой и ползет по стене, исчезая в потолке; сейсмические линии передачи, протянутые в рубку. Отверстие кондиционера обдувает воздухом ее щеку, правда, только с одной стороны. Позади него металлическая радужка ловит полосы света, разбитые решеткой, она готова сфинктером сжаться в тот момент, когда перепад давления превысит некое критическое количество миллибар в секунду. «Биб» — это особняк с множеством комнат, причем каждая из них может самоизолироваться в случае экстренной необходимости.

Кларк лежит на койке и достает пальцами до палубы. Катушка телеметрии на полу почти высохла, тонкие ручейки соли коркой покрывают ее поверхность, пока морская вода испаряется. Это базовая модель широкого профиля, усеянная полудюжиной сенсоров: сейсмических, температурных, потоковых, регистрирующих обычные сульфаты и органику. Их головки уродуют корпус прибора, словно шипы на булаве.

Вот потому он здесь и стоит.

Лени смыкает пальцы вокруг ручки, поднимает катушку с палубы. Тяжелая. Нейтрально плавучая в воде, естественно, но, согласно спецификациям, девять с половиной килограммов в воздушной среде. Основной вес приходится на очень прочный корпус, работающий под давлением. Активный гейзер при пятистах атмосферах, и тот не смог бы причинить ей вред.

Может, это и несколько чрезмерно, применять такую штуку против одного вшивого зеркала. В конце концов, Баллард начала работу голыми руками.

«Странно, что они не сделали их ударопрочными. Но удобно».

Кларк встает, берет блок. Отражение смотрит на нее; его глаза, чистые, но не пустые, кажется, чем-то удивлены.

— Мисс Кларк? С вами все в порядке? — Это Лабин. — Я слышал…

— Все прекрасно, — говорит она задраенному люку. По всей каюте рассыпано стекло. Один упрямый осколок с полметра длиной висит в раме шатающимся зубом. Лени протягивает руку (куски зеркала падают с бедер) и стучит по нему. Тот падает на палубу и разбивается.