Виктория Гетто - Волк. Юность.

Тот кивает и исчезает прочь…

… — Свободна до утра.

Бросаю я возникшей на пороге подземной тюрьмы надзирательнице, громадных размеров женщине с ошейником и прикованной к нему цепью, подвешенными на поясе. Вместо ответа та кланяется, затем отцепляет снасть от пояса, протягивает мне:

— Это для выгула этого отродья, сьере граф.

Хм, грамотно придумано!

— Молодец! Хвалю. Но можешь идти отдыхать. До утра, как я сказал.

Женщина вновь кланяется и исчезает на лестнице, ведущей прочь из подземелья. Подхожу к двери камеры, где содержится саури. Отодвигаю засов, распахиваю дверь. Ооли, похоже, уже спит. Во всяком случае, её хрупкая фигурка лежит недвижимо на грубой кровати, и, вот же, опять безмерная доброта моей матушки! У пленницы имеется полный комплект постельного белья и принадлежностей — подушка, матрас, одеяло, и даже нижнее бельё. Во всяком случае, на небольшом стульчике в углу аккуратно сложено её верхнее простенькое платьице. Ага! Не спит! Уши выдали! Вон как ходуном заходили! Ах, ты же… Зараза…

— Эй, поднимайся.

Бормочу на русском. Молчит. Только острые ушки шевелятся. Подхожу ближе, срываю с неё одеяло. Саури вскрикивает, сжимается в комок. На ней длинная ночная рубаха из тонкого полотна. И, кажется, я такую раньше где-то видел…

— Чего ты хочешь, хомо?

Она поджимает под себя ноги, торопливо натягивает на них подол рубахи, но я наклоняюсь и защёлкиваю ошейник у неё на шее, прихватив несколько прядей распущенных волос. Самка вцепляется в железо обруча обеими руками, тогда просто сдёргиваю её с кровати. Та падает на земляной пол, охает от боли.

— Чего? Двигай, давай!

— Я никуда не пойду!

Саури стремительно бледнеет, кажется, сообразив, что я собираюсь с ней сделать. Её кожа сереет ещё больше, а глаза расширяются, словно у героев японских мультиков.

— А кто тебя спрашивает?

Нарочито удивляюсь я. Затем рывком выдёргиваю её с земли, заставив уткнуться в себя. Свободный конец цепи наматываю на запястья пленницы.

— Не хочешь шевелить ногами — значишь, понесу.

— А!!!!

Дикий визг раздаётся из её рта, но тут же задушенно обрывается — моя ладонь запечатывает наглухо губы. Вижу на спинке кровати полотенце. Пойдёт! Просто запихиваю его в рот саури, и та теперь может только мычать. Вскидываю хрупкое тело на плечо, абсолютно не чувствуя веса. А потом спокойно выхожу прочь из камеры, поднимаюсь по ступенькам. Проход по коридору, вот и лестница, ведущая наверх. Главное, что матушка спит, и мне никто не помешает…

…Сбрасываю саури на свою койку. Стол уже накрыт за то короткое время, пока я ходил за Ооли. Бутылка хорошего вина, бокалы, сыры, колбасы, копчения. Протягиваю руки к по-прежнему лежащей на постели девушке, серой, словно сумерки, от страха, и… Отщёлкиваю ошейник. Отступаю назад, делаю приглашающий жест:

— Поднимайся, подруга. У меня сегодня праздник. Так что составь компанию сьере графу.

Усаживаюсь за стол, наполняю бокалы. Один пододвигаю ей.

— Чего ждёшь? Послезавтра я уезжаю на войну. Так что моли всех своих богов, чтобы я вернулся. Иначе здесь тебя и похоронят…

Узница немного приходит в себя. Снова поджимает под себя ноги, не веря самой себе, ощупывает шею. Но ей не кажется, и глаза не обманывают — оковы в моих руках. Впрочем, тут же изуверское приспособление летит в угол, где падает с тупым звуком. Я снова повторяю свой жест:

— Садись.

И после небольшой паузы добавляю:

— Пожалуйста…

Саури мнётся несколько мгновений, потом всё же сползает с кровати, осторожно усаживается за стол. Я поднимаю бокал:

— За Фиори.

Она берёт свою порцию, смотрит через хрусталь на багровую густую жидкость, затем… Наши бокалы красиво звенят, когда чокаются. Оба пьём. Ооли вновь округляет свои большие серые глаза:

— Какое вкусное!

Первый испуг, похоже, прошёл, и она смело тянется за сыром, нарезанным тонкими ломтиками и уже пустившим ароматную слезу. Аккуратно съедает ломтик, потом протягивает мне бокал вновь:

— Ещё.

Ещё — так ещё. Мне не жалко. Наполняю сосуды вновь.

— Откуда эти бокалы?

Любуется на игру рисунка по стенам сосуда.

— Сделано в Парда. В моём графстве. Научил аборигенов.

Она дразняще улыбается.

— Прогрессор-педагог?

Мотаю в знак отрицания подбородком:

— Потерпевший кораблекрушение. Это мой транспорт упал рядом с твоим Листом.

— Я здесь не причём! Нас вместе затянуло в гравитационную яму!

Пожимаю плечами:

— Знаю. Я умер задолго до вас.

— Умер?!

Девчонка испугана не на шутку. Киваю в ответ.

— Умер. Моё сознание переписано в тело вот этого аборигена.

— Значит ты — не имперец?!

— Телом, может, и нет. Но душой — да. Майор Максим Кузнецов. Русский. Неотделимый и единый.

— А как же твоя местная мама? Она знает, кто ты на самом деле?

— Знает. И я её люблю, потому что другой у меня нет. Вы убили её! И моего отца.

Залпом допиваю остатки вина, снова наливаю, дополняю до уровня и ей. Саури словно очнулась от какого-то морока — теперь и её глаза сверкают гневом и злобой. Напомнил, получается…

— Ну, что, выпьешь за мою погибель?

Она поднимается со стула, залпом выпивает:

— От такого не отказываются, червь!

— Ах, ты же…

Мой стул падает назад, я так же в один присест выпиваю свою порцию, ставлю бокал на стол.

— Значит, говоришь, я — червь?!

Внутри меня вскипает дикая злоба, и я протягиваю к ней руки. Саури дико визжит, но тщетно…

…Просыпаюсь рано утром. На улице ещё темно, камин погас, но глаза забившейся в угол пленницы, прикрывшей своё обнажённое тело моим плащом, сорванным с вешалки, сверкают ненавистью, сразу давая возможность её найти. Увидев, что я проснулся, она выплёвывает:

— Я убью тебя!

И вновь внутри меня вскипает дикая злость, я слетаю с постели, и всё повторяется вновь…

…Заношу закутанное в покрывало неподвижное тело обратно в камеру и осторожно укладываю саури в её кровать. Она без сознания. С сожалением смотрю на ушастика в последний раз и выхожу прочь, закрыв за собой дверь. Что я наделал? Как только смог?! Скотина! Подонок!.. Возвращаюсь в свои покои, подхожу к разбросанной и смятой постели, тупо смотрю на неё. Потом с размаху бью в стену. Хруст досок, которыми та обита, приводит меня немного в себя. Как я только мог… Как только мог… Одеваюсь, выхожу на улицу. Зарядка. До седьмого пота. Из-за стен доносится гул голосов. Взбегаю на стену — точно. Солдаты уже проснулись и тоже занимаются. Утренняя физкультура — святое в любой армии. Полюбовавшись на слаженные квадраты бойцов, возвращаюсь вниз и иду в баню. Принимаю горячий, потом холодный душ, переодеваюсь, возвращаюсь к себе. В комнате уже убрано, постель перестелена. Слуги голову сломают, размышляя, кого их сюзерен лишил невинности…