Лестничная площадка - Дубинянская Яна
Грег увидел, как завибрировала стрелка на середине шкалы. Изумление тоже может быть материальным. Настолько сильное, как сейчас, — может. Рльга будто бы овладела собой, она даже пыталась улыбаться, но левый уголок ее губ мелко подрагивал. Тонкая рука, кажется, уже совсем не железная, легла на стол и неровными движениями поползла It черной коробке, накрытой пальцами Грега.
— А вы? Вам чего надо от меня? — нарочито грубо спросил он.
Ольга пожала плечами, издав короткий нервозный смешок.
— Вам это ничего не будет стоить, Грегори, абсолютно ничего. Я всего лишь хочу… — она облизала губы, — хочу попробовать один раз этот ваш рубильник.
ГЛАВА VIII
Пиво было просто супер, а новая бейсбольная рукавица — вообще блеск, ребята не стали мелочиться, скинулись на самую крутую, он сам давно ее присмотрел на витрине в «Спорт-маркете». Присмотрел и шепнул ненавязчиво Питу, что старая рукавица уже ни к черту. Пит соображает и может всю компанию построить. А то бы надарили выскакивающих чертиков и пачки презервативов, как в прошлом году, на семнадцать. До сих пор, кстати, эти кондомы валяются на каждом углу, ему-то что, а отец злится. Строит из себя прогрессивного — «давай поговорим, Эд, как мужчина с мужчиной», — а сам все равно злится. Потому что та девчонка его явно морочит, только это уж батино личное дело.
А вот хата на другом конце города — это вещь, и пускай на самом деле отец ее снял, чтоб никто, в том числе сын, не мешал ему устраивать личную жизнь. Версия «ты уже взрослый, сынок, тебе нужен свой угол» тоже подойдет. Давно бы пора, и он уж позаботится, чтобы никто, кроме ребят, об этой точке не знал. Особенно она…
А пиво — супер. Когда ребята приволокли два здоровенных ящика, Пит кричал, что на такую компанию все равно не хватит. А надо же: два дня зависали, а еще почти пол-ящика осталось. Хотя не сказать, чтоб мало выпили — пустые банки по всей комнате, можно кататься, как на роликах. Ну и фиг — хата же его! Пусть наемная, все равно его едино-особная. Можно творить, что хочешь. Вот сейчас по седьмому транслируют суперлигу — юниоры, правда, но посмотреть стоит. Залезть на диван, ноги — на книжную полку, в левой руке пульт от телека, в правой — банка пива. Пиво — супер. И до ящика можно дотянуться, не вставая.
Входная дверь скрипнула так тихо и ненавязчиво, что он даже не пошевелился, хотя услышал этот звук отчетливо. По экрану бежал надежда юношеской сборной Джо Манчич, который два месяца назад сказал Эду, расписываясь на афишке: «Черт, если б не жара…» Так что Джо был почти что приятелем, и за него надо было как следует поболеть. Ближайшие двадцать секунд и открывшаяся дверь, и вошедший человек могли катиться подальше.
Джо не достал мяча, и Эд отхлебнул длинный громкий глоток. Кто ж там может быть? Ребята решили, что его день рождения еще не кончился? Нет, ему-то что, гудеть так гудеть, хотя и жалко немножко этого тихого кайфа с пивом и Джо Манчичем. Нет, там вроде бы один человек. Пит? С чего бы это? Или отец? А вот это было бы уже свинство: снять человеку холостяцкую хату и явиться туда со своими прогрессивными моралями. Кстати, еще неизвестно, кто кому может прочитать мораль подлиннее. Он хотя бы, в отличие от бати, не связывается с девицами на пятнадцать лет младше себя (сколько ж это получилось бы? Нет, что-то не то), да он вообще решил раз и навсегда покончить с этими бабами, которые только мешают серьезно заниматься спортом. И даже с ней… с ней в первую очередь, о ней отец даже и не узнает, о ней никто никогда не узнает…
Из прихожей послышался приглушенный грохот, покатились, сшибая друг друга, пустые пивные жестянки. Наверное, одна из них подвернулась тому типу под ноги. Нет, это не отец и никто из парней, иначе сейчас бы послышалось и кой-чего покруче. Но вошедший молчал, совсем молчал, и вот это уж не лезло ни в какие ворота. Эд поставил на пол банку с пивом, медленно спустил с полки сначала одну, а затем вторую ногу и убавил почти до нуля громкость телевизора. И услышал шаги. Звонкие шаги острых женских каблучков.
Оборачиваясь, он уже догадался. Хотелось бы ошибиться, подумать на кого другого, но вариантов попросту не было. Все опять начиналось сначала, опять морочило голову и выбивало почву из-под ног. Делало его ничтожным и растерянным. Снова.
— Здравствуй, Эдвард, — сказала Ольга.
Она стояла в дверях, неловко отставив ногу, касаясь носком туфли сплющенной пивной жестянки. Такая вся чистенькая, причесанная и отглаженная, похожая сразу на кинозвезду и на училку, красивая, важная и непонятная. Как всегда. И все остальное, — Эд с тоской оглянулся к экрану немого телевизора, — остальное, он точно знал, тоже будет, как всегда.
— Привет, — буркнул он чуть слышно.
Ольга шагнула вперед, осторожно ступая между банками. Остановившись напротив него, близко, так близко, что Эд чуть-чуть откинулся назад, она впилась взглядом в его глаза. Она всегда так делала сначала. Не то щупала, не то фотографировала его своими чернющими глазищами, так что начинала кружиться голова и хотелось зажмуриться, обычно в конце концов он так и делал, а она смеялась, и называла его смешным мальчишкой, и ерошила его волосы цепкими железными руками, и…
Он не зажмурился, она не засмеялась. Отступила на шаг.
— Вот ты уже и совсем большой, Эдвард, — медленно выговорила Ольга. — Восемнадцать лет… Так долго тебя не видела, кажется, что ты очень изменился. На самом деле, наверное, не так уж сильно.
— Вообще не менялся, — отрезал Эд. В конце концов, почему он должен с ней любезничать? — Просто опух от пива, вот и все. Как ты тут оказалась?
Ольга присела на диван — к счастью, не вплотную, а у противоположного края, наверное, боялась помять юбку. Пока. Нащупала пульт телевизора, выключила его совсем и расстегнула верхнюю пуговицу пиджака. Эд залпом допил пиво и швырнул за спину банку, которая с грохотом и лязгом сшибла что-то со стены. А Ольга даже не вздрогнула, она уже вынимала из внутреннего кармана маленькую бархатную коробочку.
— Хотела увидеть тебя. Очень хотела. Увидеть и поздравить с днем рождения. Это тебе, Эдвард.
Узнать о квартире у отца она никак не могла — наверное, перехватила кого-то из ребят, как-то раз она видела с ним на улице Джека, Майкла и Пита, а потом расспрашивала о них, думая, что ему интересно. А может быть, вообще наняла частного детектива — а что, с нее станется, и денег у нее завались. Эд открыл коробочку — там лежали, переливаясь на черном бархате, две запонки, золотые с большущими жемчужинами. Ему — запонки! Ему, который рубашку и пиджак надевает раз в несколько лет под страхом смертной казни. Эд чуть было не расхохотался громко, так громко, неприлично, чтобы до нее дошло, наконец… Но вовремя прикусил язык и тихо сказал:
— Спасибо.
Эти штуки можно загнать у любого ювелира и получить такие бабки, какие никому из ребят не снились. А когда она спросит… А ни черта она не спросит, потому что с ней он решил покончить раз и навсегда, решил уже пару месяцев назад, а сегодня сделает это — он щелкнул пультом, снова включая телевизор, — Джо Манчич свидетель, сделает, потому что он мужчина, а не тряпка, в конце концов!
— Выключи, — хрипло шепнула Ольга.
И как всегда, губы у нее были хищные, скользкие и на вкус остро-мятные, а руки цепкие, горячие, железные…
…Тогда на ней было узкое черное платье с лиловыми блестками, незаметно делавшее ее выше и призванное, по замыслу дизайнера, резким контрастом оттенить золотую статуэтку «Бизнесмен года». Был продуман и чуть небрежный жест руки с этой статуэткой, и короткая речь, и персональная улыбка в камеру телекомпании мужа. И веснушчатый Сэнди, затянутый в смокинг, в качестве телохранителя, и деловой взгляд на часы еще до окончания церемонии, и черный лимузин у ворот… Но лимузин опоздал, Сэнди отпросился покурить, и на несколько минут она осталась одна. Совсем одна. Зрители, журналисты — все еще были там, внутри, охота за ее интервью и автографами по плану должна была начаться завтра… Помахивая легкой, всего лишь позолоченной статуэткой, Ольга прислонилась затылком к чугунной решетке. И увидела этого мальчика.
