Срок авансом (антология) - Водхемс Джек
– Последний подводный эпизод, – сказал он, возвращаясь к прежней теме, – это невообразимая чепуха. Его надо вырезать. Сцену будем снимать из–под воды.
– Молчать! – взревел Сен–Сир.
– Но это единственный выход, – настаивал Мартин. – Иначе она окажется не в тон тому, что я написал теперь. Собственно говоря, я считаю, что весь фильм надо снимать из–под воды. Мы могли бы использовать приёмы документального кино…
– Рауль, – внезапно сказал Уотт. – К чему он клонит?
– Он клонит, конечно, к тому, чтобы порвать свой контракт, – ответил Сен–Сир, наливаясь оливковым румянцем. – Это скверный период, через который проходят все мои сценаристы, прежде чем я приведу их в форму. В Миксо–Лидии…
– А вы уверены, что сумеете привести его в форму? – спросил Уотт.
– Это для меня теперь уже личный вопрос, – ответил Сен–Сир, сверля Мартина яростным взглядом. – Я потратил на этого человека почти три месяца и не намерен расходовать моё драгоценное время на другого. Просто он хочет, чтобы с ним расторгли контракт. Штучки, штучки, штучки.
– Это верно? – холодно спросил Уотт у Мартина.
– Уже нет, – ответил Мартин, – я передумал. Мой агент полагает, что мне нечего делать в «Вершине». Собственно говоря, она считает, что это плачевный мезальянс. Но мы впервые расходимся с ней в мнениях. Я начинаю видеть кое–какие возможности даже в той дряни, которой Сен–Сир уже столько лет кормит публику. Разумеется, я не могу творить чудес. Зрители привыкли ожидать от «Вершины» помоев, и их даже приучили любить эти помои. Но мы постепенно перевоспитаем их – и начнём с этой картины. Я полагаю, нам следует символизировать её экзистенциалистскую безнадёжность, завершив фильм четырьмястами метрами морского пейзажа – ничего, кроме огромных волнующихся протяжений океана, – докончил он со вкусом.
Огромное волнующееся протяжение Рауля Сен–Сира поднялось с кресла и надвинулось на Мартина.
– Вон! Вон! – закричал он. – Назад в свой кабинет, ничтожество! Это приказываю я, Рауль Сен–Сир. Вон – иначе я раздеру тебя на клочки!
Мартин быстро перебил режиссёра. Голос его был спокоен, но он знал, что времени терять нельзя.
– Видите, Уотт? – спросил драматург громко, перехватив недоумевающий взгляд Уотта. – Он не даёт мне сказать вам ни слова, наверно боится, как бы я не проговорился. Понятно, почему он гонит меня отсюда, – он чувствует, что пахнет жареным.
Сен–Сир вне себя наклонился и занёс кулак. Но тут вмешался Уотт. Возможно, сценарист и правда пытается избавиться от контракта. Но за этим явно кроется и что–то другое. Слишком уж Мартин небрежен, слишком уверен в себе. Уотт решил разобраться во всём до конца.
– Тише, тише, Рауль, – сказал он категорическим тоном. – Успокойтесь! Я говорю вам – успокойтесь. Вряд ли нас устроит, если Ник подаст на вас в суд за оскорбление действием. Ваш артистический темперамент иногда заставляет вас забываться. Успокойтесь и послушаем, что скажет Ник.
– Держите с ним ухо востро, Толливер! – предостерегающе воскликнул Сен–Сир. – Они хитры, эти твари, хитры, как крысы. От них всего можно…
Мартин величественным жестом поднёс микрофон ко рту. Не обращая ни малейшего внимания на разъярённого режиссёра, он сказал властно:
– Соедините меня с баром, пожалуйста. Да… Я хочу заказать коктейль. Совершенно особый. А… э… «Елену Глинскую».
– Здравствуйте, – раздался в дверях голос Эрики Эшби. – Ник, ты здесь? Можно мне войти?
При звуке её голоса по спине Мартина забегали блаженные мурашки. С микрофоном в руке он повернулся к ней, но, прежде чем он успел ответить, Сен–Сир взревел:
– Нет, нет, нет! Убирайтесь! Немедленно убирайтесь! Кто бы вы там ни были – вон!
Эрика – деловитая, хорошенькая, неукротимая – решительно вошла в зал и бросила на Мартина взгляд, выражавший долготерпеливую покорность судьбе. Она, несомненно, готовилась сражаться за двоих.
– Я здесь по делу, – холодно заявила она Сен–Сиру. – Вы не имеете права не допускать к автору его агента. Мы с Ником хотим поговорить с мистером Уоттом.
– А, моя прелесть, садитесь! – произнёс Мартин громким, чётким голосом и встал с кресла. – Добро пожаловать! Я заказываю себе коктейль. Не хотите ли чего–нибудь?
Эрика взглянула на него с внезапным подозрением.
– Я не буду пить, – сказала она. – И ты не будешь. Сколько коктейлей ты уже выпил? Ник, если ты напился в такую минуту…
– И, пожалуйста, поскорее, – холодно приказал Мартин в микрофон. – Он мне нужен немедленно, вы поняли? Да, коктейль «Елена Глинская». Может быть, он вам не известен? В таком случае слушайте внимательно: возьмите самый большой бокал, а впрочем, лучше даже пуншевую чашу… Наполните её до половины охлаждённым пивом. Поняли? Добавьте три мерки мятного ликёра…
– Ник, ты с ума сошёл! – с отвращением воскликнула Эрика.
– …и шесть мерок мёда, – безмятежно продолжал Мартин. – Размешайте, но не взбивайте. «Елену Глинскую» ни в коем случае взбивать нельзя. Хорошенько охладите…
– Мисс Эшби, мы очень заняты, – внушительно перебил его Сен–Сир, указывая на дверь. – Не сейчас. Извините. Вы мешаете. Немедленно уйдите.
– Впрочем, добавьте ещё шесть мерок меду, – задумчиво произнёс Мартин в микрофон. – И немедленно пришлите его сюда. Если он будет здесь через шестьдесят секунд, вы получите премию. Договорились? Прекрасно. Я жду.
Он небрежно бросил микрофон Сен–Сиру.
Тем временем Эрика подобралась к Толливеру Уотту.
– Я только что говорила с Глорией Иден – она готова заключить с «Вершиной» контракт на один фильм, если я дам согласие. Но я дам согласие, только если вы расторгнете контракт с Никласом Мартином. Это моё последнее слово.
На лице Уотта отразилось приятное удивление.
– Мы, пожалуй, могли бы поладить, – ответил он тотчас же (Уотт был большим поклонником мисс Иден и давно мечтал поставить с ней «Ярмарку тщеславия»). – Почему вы не привезли её с собой? Мы могли бы…
– Ерунда! – завопил Сен–Сир. – Не обсуждайте этого, Толливер!
– Она в «Лагуне», – объяснила Эрика. – Замолчите же, Сен–Сир. Я не намерена…
Но тут кто–то почтительно постучал в дверь. Мартин поспешил открыть её и, как и ожидал, увидел официанта с подносом.
– Быстрая работа, – сказал он снисходительно, принимая большую запотевшую чашу, окружённую кубиками льда. – Прелесть, не правда ли?
Раздавшиеся позади гулкие вопли Сен–Сира заглушили возможный ответ официанта, который получил от Мартина доллар и удалился, явно борясь с тошнотой.
– Нет, нет, нет, нет! – рычал Сен–Сир. – Толливер, мы можем получить Глорию и сохранить этого сценариста: хотя он никуда не годится, но я уже потратил три месяца, чтобы выдрессировать его в сен–сировском подходе. Предоставьте это мне. В Миксо–Лидии мы…
Хорошенький ротик Эрики открывался и закрывался, но рёв режиссёра заглушал её голос. А в Голливуде было всем известно, что Сен–Сир может реветь так часами без передышки. Мартин вздохнул, поднял полную до краёв чашу, изящно её понюхал и попятился к своему креслу. Когда его каблук коснулся полированной ножки, он грациозно споткнулся и с необыкновенной ловкостью опрокинул «Елену Глинскую» – пиво, мёд, мятный ликёр и лёд – на обширную грудь Сен–Сира.
Рык Сен–Сира сломал микрофон.
Мартин обдумал составные части новоявленного коктейля с большим тщанием. Тошнотворное пойло соединяло максимум элементов сырости, холода, липкости и вонючести.
Промокший Сен–Сир задрожал, как в ознобе, когда ледяной напиток обдал его ноги, и, выхватив платок, попробовал вытереться, но безуспешно. Носовой платок намертво прилип к брюкам, приклеенный к ним двенадцатью мерками мёда. От режиссёра разило мятой.
– Я предложил бы перейти в бар, – сказал Мартин, брезгливо сморщив нос. – Там, в отдельном кабинете, мы могли бы продолжить наш разговор вдали от этого… этого немножко слишком сильного благоухания мяты.
– В Миксо–Лидии, – задыхался Сен–Сир, надвигаясь на Мартина и хлюпая башмаками, – в Миксо–Лидии мы бросали собакам… мы варили в масле, мы…
