Лабиринт чувств - Сергей Калабухин
Эти сцены повторялись всё чаще и продолжительнее, наши аргументы и контраргументы стали напоминать заезженную пластинку, моё сочувствие сменилось раздражением. Визиты Тимофея отвлекали меня от дела, а сроки сдачи работы неуклонно приближались. Заказчик требовал представления промежуточных результатов. Начальник тоже стал захаживать ко мне и интересоваться успехами. Пришлось таскать груз того, что не успел сделать или додумать на работе, домой. А это уже начало создавать напряжённость в моей собственной семье. Посему я прямо «намекнул» Тимохе, чтобы он прекратил свои визиты ко мне в рабочее время. Однако, начав исповедоваться, он уже не мог остановиться и окончательно вылез из своей берлоги, забросив прессу и карточки на произвол судьбы. Выходя в курилку, я тут же натыкался на его тоскливый взгляд бездомной собаки. Надо сказать, в то время я стал серьёзно подумывать о вреде курения. После работы на выходе Тимоху теперь встречала жена, симпатичная маленькая девушка, напоминающая худенькую школьницу с измученным лицом. Они вместе шли в ясли за дочкой, а потом домой. Оставаться наедине с его матерью она не желала.
Конечно, промежуточный результат мы выдали. Заказчику был представлен макет, который работал не более десяти минут. Но никто и не собирался демонстрировать его долее. Представитель заказчика подмахнул акт, на основании которого нашей фирме была перечислена остальная часть договорной суммы на «изготовление рабочего образца и оформления необходимой техдокументации». Мы это дело соответственно «обмыли», а через месяц начальник заговорил о сокращении штатов.
Первым расчёт получил, разумеется, замучивший всех жалобами Тимоха. Получив непредвиденный удар, откуда и не ждал, бедняга впал в истерику. Маленький, как голодающий подросток, с залитыми слезами стёклами очков, он метался по комнатам, хватал всех за руки, пытаясь что-то сказать. Но его речь была ещё менее связной и разборчивой, чем у пьяного. Мы ничем не могли его утешить, ибо меч завис и над нами. Всем давно стало ясно, что превратить продемонстрированный заказчику макет в рабочее устройство невозможно. Для этого необходимо увеличивать габариты минимум в двадцать раз, что не допустимо техзаданием. Получив деньги, начальник решил закрыть фирму и кинуть заказчика, воспользовавшись «дымовой завесой» очередного перелома, провозглашённого Ельциным, влезшим по примеру Ленина на броневик. Мы поняли намёк и дружно бросились искать новую работу.
Второй раз случай свёл меня с Тимохой где-то через год. Я уломал директора своей новой фирмы поставить мне в квартиру телефон по коммерческой цене — по общей очереди мне пришлось бы ждать его в лучшем случае до пенсии, а провозглашённый в нашей стране курс на капитализм тут же породил наряду с долголетними «государственными» очередями мгновенные «коммерческие» блага.
И вот новенький телефон стоит на журнальном столике. Мы всей семьёй сгрудились вокруг, лихорадочно соображая: кому бы позвонить? Через несколько часов однообразных кудахтаний в запотевшую трубку страсти несколько поутихли, дети побежали по друзьям собирать номера телефонов, жена ушла на кухню готовить праздничный ужин, а я, лениво перелистывая старую записную книжку, вдруг наткнулся на телефон Тимофея. И вновь чёрт меня дёрнул позвонить!
Тимофей был дома и очень обрадовался моему звонку. Оказывается, ему некому было поплакаться, а я уже призабыл, как он это умеет делать. Короче, прервать его монолог я смог лишь через час под предлогом поданного женой ужина. Но он выклянчил-таки номер моего телефона и перезвонил через полчаса, оторвав меня от десерта.
Жена всё же ушла от него. Забрала трёхлетнюю дочку и уехала к маме в Самару. Тимофей так никуда и не устроился на работу. Вспомнил хобби, достал свой старенький ФЭД, ходил по школам, делая групповые фотографии классов, по детским садам и окрестным деревням. Словом, стал частным фотографом, благо никаких лицензий в то время для этого не требовалось. Денег катастрофически не хватало, тем более что кроме химикатов и фотобумаги надо было ещё приобретать кучу лекарств для его мамочки, которая не на шутку разболелась после нервотрёпки развода любимого сыночка.
«Почему бы тебе не вернуться на завод в своё конструкторское бюро?» — спросил я. — «Там сейчас мужики в цене, так как дельные разбежались по различным фирмам и кооперативам, а от девчонок никогда толку не было».
«Что ты! А мама? На заводе надо отсидеть восемь часов, да час — обеденный перерыв, да дорога туда и обратно около часа. Десять часов одна, без присмотра! Лучше уж я останусь фотографом. Сам себе хозяин: надо — дома сижу, маме лучше — пробегусь по объектам: заказы соберу или в магазин с аптекой».
«У вас же, помнится, садовый участок имеется? Почему бы тебе его не продать? Вы с твоей мамой там уже давно не бываете, всё, небось, бурьяном заросло. Продай, найми медсеструсиделку и устройся на нормальную работу. Или обменяйте квартиру на меньшую, с доплатой. Ты же молодой парень, тебе всего двадцать пять лет. Мама мамой, но надо же и о своей жизни подумать».
«Обменять мамину квартиру?! Да ты что?! Она в ней всю жизнь прожила. Да и жена, когда вернётся, где меня искать будет? А участок — для моей дочки. Приедет, будет свои ягоды и фрукты кушать. Всё натуральное, без нитратов. А маму я никакой сиделке не доверю».
Он звонил каждый день. Если мои близкие отвечали, что меня нет, Тимофей перезванивал через каждые полчаса, пока я не брал трубку. Он отравил нам всю радость установки своего, домашнего телефона. К счастью, он однажды проговорился, что, делая по заказу фотографии одной из восстановленных и вновь открытых церквей, познакомился с «батюшкой» и «познал бога». Я тут же отфутболил его к своему другу, столь же внезапно «вернувшемуся в лоно церкви». Звонки Тимофея ко мне прекратились, зато взвыл тот мой друг и при первой же встрече выразил мне «благодарность» за столь «ценное» знакомство.
Прошёл год, или полтора. Както, выходя с фотовыставки, я столкнулся с бомжеватого вида недомерком. Тимоха! Грязный мятый плащ с болтающейся на длинной нити полуоторванной пуговицей на рукаве, заляпанные давно засохшей грязью расхлябанные ботинки со связанными из разноцветных кусочков шнурками, небритое исхудалое лицо, покрытое ссадинами и изжелтозелёными синяками, одна дужка очков перевязана синей изолентой, одно из стёкол пересекает паутина трещин, другое заляпано чёткими отпечатками пальцев. И сшибающий с ног запах многодневного перегара!
«Ёмоё! — невольно воскликнул я. — Что с тобой случилось?»
«Да вот, привязались какие-то подонки, избили, фотоаппарат отобрали».
«Я не о том: как
