Шимун Врочек - Танго железного сердца (сборник)

«Ну что ж, – подумал Баланов, – надо осваиваться. А то – не кури, не прокалывай, не бей. Начну-ка я новую жизнь», – и крутанул металлическое колесо.

Внутри что-то задребезжало, мелко затрясся штурвал, оставляя неприятный зуд в руках. Застрекотали поворачиваемые шестеренки. Дверь слегка отпружинила, соскакивая со штырей и, лениво скрипнув, приоткрылась. Вернее, подалась на полтора сантиметра вперед, опираясь на плохо смазанные петли.

– Сюда не так часто захотят, – говорила Маша, пока Баланов боролся с замком. – Один раз в день и то – ранним утром. Продукты для кухни забирают или так, для порядка.

– Хорош порядок – такие бандуры вешать, – прокряхтел Баланов, открывая дверь. – Уф, ее ведь надо будет еще и закрыть.

– Я помогу, – Маша улыбнулась и нырнула в темноту.

Раздался щелчок, вспыхнуло десятка два ламп, освещая средних размеров помещение, заставленное ящиками и коробками. Напротив входа стоял огромный чан с мостками по всему периметру. Справа, вдоль стены, к мосткам вела металлическая лестница, под которой виднелись сваленные горой мешки. В мешках, судя по рассыпавшимся грязным плодам, хранилась не то картошка, не то свекла – определить издалека не удавалось.

– Теперь хранилище не такое, как раньше, – продолжала Маша. – Опустело с тех пор, как сломалась Машина. Продукты без нее взять неоткуда, разве что в Илимск ехать. А кто этим будет заниматься? Насколько я знаю, в гараже всего пара грузовиков на ходу и такая же пара водителей. Поэтому лучше тебе поспешить с ремонтом. Месяц мы продержимся, но потом…

– Урежете порции, – Баланов задумался. – Скажем, в два раза. Пара месяцев для меня – идеальный срок.

– В два раза?! Знаешь, что хищники иногда делают с себе подобными? С голодухи? – она скривила губы. – Если ты хоть раз смотрел передачи о дикой природе, то поймешь, о чем я.

– Неужели все так плохо?

– Просто отвратительно. Единственный плюс соседства с Мусоркой – исключительное взаимопонимание. Отсюда – слаженная работа,

Баланов нахмурился.

– Сегодня утром ты говорила о добываемом в Мусорке… существе, – его передернуло от одного только воспоминания. – Не зря меня воротило от этой подозрительной каши. Так называемый «продукт» тоже здесь?

– Конечно, сейчас я тебе покажу, – Маша взяла Баланова за руку и повела вверх по лестнице. Под ногами загремели металлические ступени, плохо подогнанный деревянный настил с темно-коричневыми пятнами сучков.

Они прошли до середины одного из мостков, и Баланов, перевесившись через поручень, заглянул в чан. Внизу плескалась знакомая киселеобразная жидкость – только не было ни картины, ни муравья, ни ночного кошмара.

– Господи, – Баланов опустился на колени и, просунув руку через прутья, попробовал дотянуться до поверхности существа. Не хватило каких-нибудь двух сантиметров. – Что же вы с ним сделали?

– Зря ты его жалеешь, – с неожиданной жестокостью проговорила Маша. – Их мир переваривает нас, почему же мы должны оставить в покое его?

– Зачем было туда лезть?! – разозлился Баланов. – Кто вас просил?! Эта несчастная слизь?! Или, быть может, ученые, превратившиеся черт знает во что?! Ваша дрянь почти добралась до Илимска и скоро устроит там второй муравейник, но теперь уже под открытым небом!

– Как до Илимска? – не поверила Маша.

– А вот так! Ты не видела, что там творится. Дикие природные аномалии, карантин. С меня взяли подписку о невыезде на целых пять лет! Называется, приехал поработать!

– Вот и работайте! – раздалось из-за спины.

Баланов резко обернулся, узнав голос. Перед ним, в сопровождении двух лаборантов, стоял начлаб.

– Юрий Серафимович, – сухим тоном сказал он, – не припомните, для чего я вас нанимал?

– Чужой мир – он нас с тысяча девятьсот шестьдесят второго года неторопливо так, обстоятельно переваривает, – сказал Кирилл Мефодьевич. Он сидел на краю кровати, брезгливо подобрав ноги, и недовольно морщил нос. Запах тут стоял, конечно, жуткий. Баланов равнодушно отвернулся. Ему было плевать. Он уже несколько дней не выходил из комнаты, не вставал с кровати, кроме как в туалет; не брился и не ел; только пил воду из-под крана, лежал и смотрел в плохо побеленный, потрескавшийся, далекий потолок. Там ему виделось небо.

Иногда Баланов поворачивался и разговаривал с голубым бегемотом, называя его «дружище монстр». Иногда брал брелок и говорил Маше, какие у нее красивые коленки; ах, черт возьми, я опять так устал на работе; чертова Машина Смерти; я хочу тебя видеть; Маша, Маша, куда ты ушла? Я люблю тебя, Маша. Скажи, я правильно поступаю?

Маша молчала. Маша не могла ответить.

– Центр спроектирован, как гигантский муравейник – это вы, наверное, заметили, Юра, – рассказывал Коршун. – Ходы сообщения, хранилища, жилые помещения для рабочих муравьев и муравьев-солдат. Уже тогда нас обрабатывали…

Абрамов молча застыл посреди комнаты огромной неподвижной колонной. После смерти Маши он осунулся и пожелтел, высох. Казалось, даже гордый нос ученого стал меньше – как лайнер у вечной пристани, съеденный коррозией.

Коршун и Абрамов уже несколько дней приходили вместе. Баланов не знал, зачем – вернее, не хотел знать.

– Мы ничего не можем сделать. Открыли струну…

– Окно в космическую Европу, – с издевкой произнес Баланов. Он сам не знал, что его так зацепило в словах Коршуна. Баланов даже повернулся на своем топчане. Кирилл Мефодьевич поднял голову, заговорил живее и энергичнее – словно пробился нефтяной фонтан, и теперь бурильщики подставляли радостные лица черному золоту.

– Знаете, Юра, это напоминает кристаллическую решетку – под действием силы притяжения молекулы выстраиваются в определенном порядке. Вот смотрите. Молекула состоит из…

– Где Маша? – спросил Баланов сипло. Фонтан заткнулся.

Баланов поднялся, преодолевая сопротивление расслабленного тела. Тело привыкло лежать и хотело это делать. Тело вошло во вкус. Баланов застонал, чувствуя, как застоявшаяся кровь лениво разбегается по венам и артериям. Зудела щетина. Он в раздражении поскреб подбородок – ногти отросли, как у гориллы. Болело все. Скрип суставов, кажется, слышен даже в зале Машины Смерти.

Кристаллическая решетка, подумал Баланов. Нас притяжением ставит на место. Вот так, люди, вот так Земля. Чужой мир, в который мы вляпались, как в дерьмо, кушает нас, тварь. Такое вот активное дерьмецо. Обхватывает жертву и медленно начинает переваривать. Знакомьтесь, это я. Пропитывает желудочным соком.

Баланов потянулся. Коршун смотрел на него с надеждой.

– Юра, миленький, наконец-то…

– Ну, обманули они наши инстинкты – но разум нам на что-то дан?! – хрипло сказал Баланов. – Или приставка сапиенс – это и есть приставка, одно хомо осталось – жрущее, пьющее и…

– Трахающееся! – произнес незнакомый голос.

Баланов поперхнулся. Он не сразу понял, что это заговорила молчаливая статуя.

– Их надо трррахнуть! – произнес Абрамов скрипучим голосом, похожим на голос какой-то диковинной птицы. В глазах ученого разгорался мрачный темный огонь.

– Надо, – согласился Баланов. – Вот только умоюсь, и…

Где-то рядом заплакал ребенок. Баланов с ученым повернулись, как по команде.

– Что за херня? – спросил Абрамов вполне нормально, без маньячных ноток. Баланов невольно улыбнулся. Блин, губы тоже отвыкли.

– Сейчас, маленький, сейчас, – суетился Коршун. – Папа уже здесь, папа тебя покормит… Извините! – сказал он Баланову. Отошел в сторону, склонился над игрушкой. Тамагочи сначала жалобно попискивал, потом заорал. Коршун выругался про себя, начал жать на кнопки.

– Надо их трахнуть, – сказал Абрамов. – Сообщить властям.

– А вы знаете, как? – скептически спросил Баланов. – Думаете, меня отсюда выпустят? Думаете, вас…

Тамагочи громко, сыто заурчал.

Они невольно повернулись в сторону звука.

Коршун поднял голову, вытер пот со лба; посмотрел на заговорщиков, как человек, сделавший трудное, тяжелое, но очень важное дело – и улыбнулся.

– Игоряша кушает, – сказал он.

Баланов с ученым переглянулись.

– Машина Смерти, – заговорил Абрамов, словно возвращаясь к прерванному разговору. – Без нее они беспомощны, – он помолчал, покачал головой. – Нет, надо уничтожить все гнездо. Понимаете, Юра? Но я не знаю…

– Я знаю, – сказал Баланов. – Они хотят, чтобы я починил Машину. Я им ее починю.

Проводив гостей (за дверью стояли неподвижные фигуры – Баланов узнал Яника-Ярика, хмурого и молчаливого, и кого-то еще из тех, кого видел в столовой), он вернулся и сел на кровать. Ожесточенно поскреб заросший подбородок. Надо бы помыться и вычистить грязь из-под ногтей. Надеть чистое. Побриться. Потом. Все потом. Сначала принять решение.

Конец ознакомительного фрагмента.