Иван Шишкин - Случайный попутчик.

И она смогла. Все еще неукротимый дух заставил шевелиться ее немощное тело. Одним окриком она подняла свою армию, быстро пришла сюда с обозом, катапультами и баллистами, и встретила не армию Императора, а болотную жижу с беззубыми жабами. Не воодушевленными Воителями Императора чугов, а жабами. Так их назвал Степной Орел, который всю жизнь охранял ее, чьими глазами она смотрела на людей и на их дела. Это Орел сказал ей два года назад на большом приеме у Императора, посмотрев на почтительную толпу пышно одетых людей, лизоблюдов, окружавших трон Малыша: здесь нет людей, все они – старые рабы с пустыми глазами беззубых жаб. И Старуха увидела – это правда, вокруг Малыша нет живых людей. Ни молодых, ни стариков. Не было восторженных взглядов, безоглядного порыва! Только рабская покорность и страх за свою жизнь. Всего лишь один горячий и живой, смелый и пытливый взгляд увидела Старуха на том приеме: у девушки около штандарта рода Гигар. Только один!"Империя состарилась, – сказал Степной Орел. – Ей нужна война или ее ждет смерть!" А вскоре он, мудрый советчик, куда-то скрылся. Как однажды вдруг появился, так однажды же вдруг исчез. Наверное, он покинул ее, потому что именно тогда она начала умирать. Или уже умерла. Червяк в боку протестующее повернулся, и от боли Старуха раскрыла глаза. И сиплым прерывающимся голосом сказала этим жабам, готовым бездарно погубить великую армию Императора чугов:

– Я повторяю – штурм каждый день. Малыми силами. Сегодня вечером. Завтра утром. И снова – вечером. Потом утром. И опять. У нас большая армия. У гилей закончатся стрелы, болты и пики. Растянутся веревки на катапультах. Одни из них устанут бояться каждый день. Другие привыкнут к нашим попыткам. Мы перестанем бояться и уважать Королевскую Крепость. Потом большой штурм на весь день. Мы сломаем не только их Крепость, мы сломаем их души. Теперь идите. Готовьте вечерний штурм.

– Вынесете меня отсюда, – шепотом приказала она рабам. – Хочу полежать на сене.

Это было одно из сладчайших воспоминаний ее жизни – в жаркий летний день лежать на душистом сене, пить прохладное молоко из кувшина, чтобы молоко лилось через край, заливая шею и грудь, и чтобы любимый с восторженным хохотом пил молоко, стекающее с ее крепкого загорелого горячего тела.

13. Третий штурм.

Неспящая ударила лапой, заскучавший Кадет схватил бинокль и быстро оглядел вражеский лагерь: никаких признаков активности. Разве что… Он аккуратно улегся на нагревшейся крыше укрытия, выбрал правильную позицию, навел бинокль на сомнительное место: в дальнем среднем ряду, на солнцепеке между палатками, рабы выстилали пышными охапками сена небольшую площадку. Потом сразу шестеро других рабов на руках, удивительно слаженно шагая, вынесли из палатки человека и положили на сено. Камера работала на пределе мощности, а Кадет все равно не мог четко рассмотреть лежащего. Рискуя развалить крышу укрытия, Кадет гибко дотянулся до винтовки – вот чей прицел, можно сказать, не знает предела. Через долю секунды он увидел уродливое желтое стариковское лицо – почти лысая голова, беззубый рот, запавшие глаза и щеки. Но взгляд!… Как лазерный луч, бескомпромиссно прямо взгляд упирался в него. Живой строгий, холодный проницательный взгляд. "Великая!" – осенило Кадета.

Кто-то далеко издали смотрел на нее, знала Великая. Но не было с ней Степного Орла, чтобы предупредить об опасности или объяснить, что это значит, когда она чувствует чужой недобрый внимательный взгляд, но ничего опасного не видит перед собой на тысячу шагов впереди. Этот взгляд шел не с карниза действительно могучей и надменной Королевской Крепости и не дальней высокой стены с тремя замковыми башнями, в которой Великая ощущала какую-то неправильность. Взгляд шел с какой-то скалы Пограничных ворот. Надо еще раз послать своих солдат проверить скалы…

Разорванное на три части тело Великой раскидало далеко за палатки, вспыхнуло сено, на котором она лежала. Поглядывали на безоблачное небо. Нашелся раб, который рассказал своим товарищам, что и в Империи жарким днем, случается, вдруг ударяет с неба молния, метит в самые высокие деревья или в человека, если вокруг больше никого нет. На раба донесли. Его определили в переднюю пару носильщиков самой большой и тяжелой штурмовой лестницы. Раб знал и все вокруг знали – его приговорили к смерти. Он не получит свободу и землю, которую другие выжившие рабы получат за стеной Королевской Крепости в Стерре.

Кадету даже в голову не пришло, что, облегчив смерть Великой, он изменил Судьбу Королевства Стерра: в тот же день, собравшись в совсем другой палатке, все семь Воителей единодушно приняли решение: общий генеральный штурм – через день, начало рано утром. Нанести удар всей великой армией чугов. Один удар, и – не заканчивать битву, пока Королевская Крепость не будет взята. И в этом они дали друг другу Клятву Крови.

Первые ряды штурмующих защитники Крепости разметали легко. Но когда, становясь на упавших, тесная вопящая толпа прижалась к Королевской Крепости, когда вверх к ее карнизу, раскачиваясь из стороны в сторону, поползли десятки штурмовых лестниц, когда на обороняющихся на карнизе ритмичным острым прибоем сквозь защитные крыши начали обрушиваться сотни стрел, а баллисты, огненные катапульты и требушеты чугов непрерывным потоком принялись поливать стены Крепости, и, главное, когда от Пограничных Ворот пошли и пошли с лестницами на плечах все новые и новые отряды великой армии чугов, постепенно заполняя все дно чаши кратера, стало страшно. У многих воинов Короля лица стали отрешенными, как у приговоренных к смерти, потерявших надежду на помилование – даже у тех, кто не стоял около бойниц Крепости или на ее карнизе, и не видел эту неисчислимую толпу врагов, а только слышал яростный беспощадный вой и крик – вопль целого народа, в котором было невозможно различить слова. А сквозь дыру в разрушенной Насыпной стене на дно кратера спускались все новые и новые тысячи чугов. Даже у Кадета перехватило дыхание, когда он оглянулся, опустив теплый от непрерывного огня, Каратель. Это была великая Армия.

Лестницы, уже упершиеся в стену Крепости, провисали под тяжестью чугов, ползущих наверх. Многие чуги срывались с этих длинных лестниц, и падали уже не на камень, а на головы тех, кто стоял внизу. А эти, нижние, закрывали свои головы шипастыми щитами, и, зло рыча, топтали упавших на камень дна кратера.

Вот сейчас генералу пригодился бы порох, – подумал Кадет. Выстоит ли генерал? И вспомнил свой последний разговор с мастером Ликка. Он случился через несколько дней после первой инициации Принцессы, еще по дороге каравана в порт Дикка. Был душный безветренный вечер, все, кто мог, вылезли из повозок и медленно шагали около них. Как уже бывало не раз, мастер Ликка подождал, когда Кадет поравняется с ним, засеменил рядом и вдруг затеял разговор о способах обжига глины. Он рассказывал об этом простом деле с такими утомительными подробностями, что Кадет заподозрил, что Ликка перегрелся. Однако, стоило только боевику лорда Соллера, уставшему от тягомотности разговора мастеров, отстать, как Ликка вдруг взволнованным голосом быстро спросил: