Джеймс Макконнелл - Срок авансом

Ведь в свое время он тоже услышит зов и отправится вдоль нового ручья к дальнему лесу за Разломом, где растут чужие Деревья. Вот тогда он все и узнает.

Томас Диш. Благосостояние Эдвина Лолларда

Обвиняемый сидел на скамье подсудимых. Уже были отобраны присяжные — двенадцать неоспоримо состоятельных граждан. И обвинитель и защитник отказались от вступительной речи. Где–то среди складок жира, в глубинах которого таилась душа Р. Н. Неддла, окружного прокурора, затерялась и еще одна складка: сфинкторные мышцы его ротовой полости образовали самоуверенную улыбку.

На губах обвиняемого тоже играла улыбка, но разгадать ее смысл было не так просто. Самоуверенность? Едва ли. Бравада? Вряд ли, если учитывать характер обвиняемого. Неуважение к суду? Но как можно было не уважать такой суд? Антикварная мебель, портьеры из серебряной парчи, позолоченные карнизы и драгоценные жемчужины в пышно взбитом парике судьи–все это блестело, переливалось, дышало богатством и благосостоянием под. ярким светом хрустальных люстр. Бархатные, отделанные горностаем костюмы служителей суда казались особенно строгими по сравнению с вычурными нарядами зрителей на галерее, где букмекеры еще записывали последние пари. Справа от судейского кресла висел флаг Соединенных Штатов Америки, слева — флаг суверенного штата Квебек.

Прокурор вызвал первого свидетеля обвинения, сержанта полиции Джея Гарднера.

— Арест был произведен вами?

— Угу.

— Не объясните ли вы суду, почему вы арестовали обвиняемого?

— Он мне показался вроде бы подозрительным.

— Подозрительным? В каком смысле?

— Ну, худым, что ли… — Присяжные могли воочию убедиться в правдивости показаний сержанта Гарднера: обвиняемый был очень худ. Кроме того, он был одет в костюм из синей саржи!.. — ну, и грязным, а еще он просто сидел на садовой скамейке и ничего не делал. Он просидел так пять минут и все ничего не делал, ну я и подумал: а не арестовать ли его? То есть я хочу сказать, что ничего такого лично я против него не имел — ну, там преступление…

— Придерживайтесь только фактов и предоставьте истолкование их суду, — твердо прервал его прокурор.

— Ну, в общем у меня на такие вещи вроде как особый нюх. Я забрал его в участок и проверил, что у него в карманах. Денег при нем вовсе не было, а только одна дурацкая книжонка.

— Вы имеете в виду эту книгу, сержант Гарднер? — прокурор протянул свидетелю небольшой томик в кожаном переплете.

— Угу.

— Эту книгу, «Цветочки святого Франциска Ассизcкого», ваша честь, я прошу приобщить к делу в качестве вещественного доказательства под номером первым. А теперь, сержант, продолжайте: в момент ареста были у подсудимого какие–нибудь часы? Ручные или карманные?

— Нет, сэр, не было.

— У меня больше вопросов нет. Вы свободны, сержант Гарднер.

— …и клянетесь именем божьим?

— Да.

— Садитесь.

Миссис Мод Дулут начала осторожно опускаться на скамью для свидетелей. Зашуршали и зашелестели шелка, затанцевали страусовые перья, и наконец, облегченно отдуваясь, свидетельница завершила эту деликатную операцию.

— Миссис Дулут, вы узнали бы обвиняемого, если бы увидели его в толпе? — спросил прокурор.

— Еще бы, ваша честь!

— Употреблять подобное обращение по отношению ко мне нет надобности. Не укажете ли вы на обвиняемого Эдвина Лолларда? — Мод указала, и блеск драгоценных камней на ее руке ослепил зрителей. — Не будете ли вы так добры объяснить суду, какой характер носило ваше знакомство с обвиняемым?

— Он был моим первым мужем. Мы поженились пятнадцать лет назад, и это была самая большая глупость за всю мою жизнь. Но, конечно, я была тогда совсем ребенком, мне не исполнилось и… — Мод с трудом произвела в уме какие–то арифметические действия и решила не уточнять. — Да, совсем ребенком. Я познакомилась с ним в общеобразовательном колледже. Я имею степень магистра методологии домоводства.

На присяжных это не произвело особого впечатления. Согласно закону об образовании в штате Квебек, степень бакалавра давно уже стала обязательной для всех его граждан.

— Не могли бы вы рассказать нам что–нибудь про вашу замужнюю жизнь?

— Ну… (свидетельница слегка краснеет)… тут почти не о чем рассказывать. После медового месяца… Это был прекрасный медовый месяц: Гавайи, Япония, Новая Зеландия, круиз по морю Росса… После медового месяца, как я сказала, мы почти ничего не делали. То есть никуда не ходили — даже по воскресеньям в Первое евангелическое казино, хотя жили от него в двух шагах. Ни на скачки, ни на танцы… хотя, по правде говоря, в те дни я уже не так увлекалась танцами, как прежде. То есть я хочу сказать, что я была еще ребенком, но… — Мод совсем запуталась и в смущении неуклюже докончила. — Конечно, он работал, и это отнимало у него много времени.

— Где он работал, миссис Дулут?

— В рекламном агентстве «Истина». Именно Эдвин придумал снова пустить в ход сандвичменов — ну, вы знаете, людей, которые расхаживают по тротуарам с рекламными щитами на груди и на спине. Только эта затея с треском провалилась — то есть как реклама. Ведь если человек–пешеход, он же ничего купить не в состоянии, верно? А когда мчишься в автомобиле, то где тут смотреть на какие–то плакатики! Конечно, эта затея с треском провалилась, но нельзя отрицать, что она обошлась в миллионы долларов, истраченных на зарплату сандвичменам. Все говорили, что это способствовало подъему экономики. Да, Эдвин тогда очень выдвинулся.

— Сколько времени он проводил на работе?

— Ну… часов двадцать в неделю…

Над складками прокурорского жира возникла одна скептически выгнутая бровь.

— Во всяком случае, не меньше десяти часов, — твердо сказала Мод.

— И все же у него не оставалось времени, чтобы совместно с вами посвящать его нормальным занятиям?

— Время у него было. Я постоянно ему повторяла, сколько самых разных занятий мы могли бы найти, вместо того чтобы сиднем сидеть дома и смотреть телевизор. Но он даже и телевизора не смотрел. Все сидел в кресле и читал книги, — она возвела глаза к галерее в поисках сочувствия. Замигали импульсные лампы фоторепортеров. — Или что–то писал.

— Рекламные объявления?

— Нет. Просто… всякое…

Прокурор подождал, давая миссис Дулут время оправиться.

— А потом в довершение всего он ушел из агентства. Сто тысяч долларов в год — а ведь он был еще совсем молод. И знаете, что он задумал? Уехать в деревню и… и жить на деньги, которые он скопил. Все это время он тайком копил деньги, пока мы… пока мы сидели дома и… и буквально умирали с голоду. Вот почему мне пришлось с ним развестись.