Александр Казанцев - Том (5). Льды возвращаются

Пока отец воевал против колчаковцев, семья наша оказалась в Омске. Фронт прокатился далеко на восток. Пришлось нам с братом «искать службу с пайками», хотя мне было всего тринадцать, а ему пятнадцать лет. Осенью 1919 года я поступил на курсы машинописи и стенографии. Кончив их, устроился работать «машинисткой» (?!) в омский губздрав. Этой своей службе я обязан безукоризненной грамотностью: ведь писать деловые бумаги с ошибками и постыдно и невозможно! Не обошлось без курьезов. Мужчины порой звонили в машинописное бюро и принимали отвечавший им тоненький голосок за девичий. Порой даже назначали свидание. Естественно, что «машинисточка» на них не являлась. Разыгрывать же телефонных собеседников мальчишке доставляло огромное удовольствие.

Стенография теперь начисто забыта, зато пишущая машинка до сих пор верно мне служит и трещит «как пулемет», недаром моя мать была моей первой учительницей музыки.

За работу в губздраве «юноша», так называл меня заведующий отделом, получал, кроме пайка, еще несколько миллионов рублей в месяц… на них можно было купить… пару коробков спичек. Зато «юноша» с гордостью исчислял свой профсоюзный стаж с 1919 года!..

Отец вернулся из госпиталя. Ему требовались протезы для рук. Их никто не производил. Человек деятельный, он организовал протезную мастерскую, которой и стал заведовать. Однако протезы себе он так и не сделал, обходился без них наилучшим образом.

Мы поселились в каменном одноэтажном здании мастерской. Пришла пора подумать о дальнейшем образовании. Решили, что мы с братом поступим в соседнее механико-строительное техническое училище. Брата к приемным испытаниям готовил наш родственник Владимир Васильевич Балычев, бывший инспектор реального училища. Я занимался сам. Точные науки всегда давались мне легко. Геометрию прошел всю за одну неделю, и не только выучил, но и влюбился в нее.

Экзамены мы с братом выдержали осенью 1920 года и из совслужащих снова превратились в учеников. Техническое училище не только открыло передо мной просторы техники, но и определило жизненный путь. И если брат, безгранично преданный спорту, закончил потом Московский институт физкультуры и посвятил себя любимой борьбе (он и сейчас мастер спорта СССР и член Всероссийской судейской коллегии по борьбе), то я мечтал только об инженерстве. С увлечением работал в мастерских училища, овладевая рабочими профессиями, гордился собственноручно сделанными гаечными ключами и табуретками. Училище тем временем преобразовали в техникум.

Спустя два года, в 1922 году, закончив два курса техникума и перейдя на третий (что в те времена приравнивалось первому курсу вуза), я плавал по Иртышу масленщиком-практикантом на пароходе «Петроград». И случилось так, что соседнюю с практикантской каюту занимал почтенный пассажир, заведующий главпрофобром. Он почему-то заинтересовался моей судьбой и стал убеждать в том, что нет никакого смысла заканчивать техникум – он просто даст мне направление главпрофобра в Томский технологический институт.

Мысленно представляю себе, как недавний масленщик с не отмытыми дочиста руками и солидными бумагами главпрофобра в кармане покатил в знакомый ему Томск. И там шестнадцатилетний паренек в распахнутой на груди рубахе и с взлохмаченной головой явился к маститому томскому адвокату Петрову, у которого останавливался в детстве с мамой. Конечно, семья адвоката встретила незваного гостя настороженно. Мало он походил на сына Магдалины Казимировны, которая привозила его к профессорам. Уж не убил ли этот бродяга полуслепого мальчика? Не захватил ли его документы и рекомендательное письмо к адвокату? Уж не собирается ли он ограбить богатую квартиру? Паренек не подозревал, какое смятение вызвал он у томских знакомых своим появлением, и без всякой задней мысли сел за пианино.

Шопен, седьмой его вальс, рассеял все сомнения! Конечно, это играл сын Магдалины Казимировны, чудесной музыкантши. Пусть у паренька и не слишком скромный взгляд, но надо ему помочь и устроить на квартиру к Кайманковой, той самой, у которой сын от богатея-золотопромышленника Хворова.

Если посмотреть из теперешнего далека, то паренек и впрямь был дерзкий. Опоздав к приемным испытаниям, он потрясал перед институтским начальством главпрофобровским направлением «с производства». Начальство сомневалось. Ведь претенденту на студенческую фуражку с молоточками (в ту пору их носили!) всего шестнадцать, а не требуемые восемнадцать лет! Не говоря уже об отсутствии законченного среднего образования! Впрочем, у кого оно тогда было законченным! Империалистическая, а потом гражданская войны. Госпитали в школьных зданиях!..

Все же настырного парня зачислили вольнослушателем, разрешили посещать лекции, но никаких студенческих прав он не получил. Так открылись передо мной институтские двери.

Теперь предстояло перевезти с вокзала багажишко. Хозяйка дала полуразвалившуюся тачку. На пути из Томска-Первого под тяжестью чемодана и книг она стала ломаться. Приходилось ее чинить, то и дело надевать слетавшее колесо и снова толкать перед собой. В этой упорной борьбе с тачкой появилось первое в моей жизни стихотворение:

С жизнью в бой вступай смелее,Не отступай ты никогда,Будь отчаянья сильнее –И победишь ты, верь, всегда!

Эти наивные, полуребяческие строчки стали моим девизом на всю последующую жизнь. В трудную минуту вспоминалась проклятущая тачка. И это помогало!

Поселившись в доме, подаренном золотопромышленником хозяйке, в одной комнате с ее сыном, которого надлежало учить арифметике, я стал жадно слушать лекции в институте, бегая по уличным лестницам непременно через ступеньку и обязательно перегоняя всех прохожих, издали намечая идущего впереди.

Физика! Профессор Борис Петрович Вейнберг. Его ассистент, впоследствии академик Кузнецов. Математика! Профессор Василий Иванович Шумилов. Бородатый мужичок, промышлявший в трудные годы для прокорма семьи извозным промыслом. Непревзойденный лектор! Вот кто приобщил меня к любимым наукам.

Очередная поломка «жизненной тачки» произошла в декабре 1922 года, когда заканчивался триместр. Из центра указали, что всех вольнослушателей надлежит или отчислить, или перевести в студенты. Можно было припомнить и шестнадцать лет, и по два класса реального и технического училищ, даже грозного деда, главу фирмы, не говоря уже об опоздании на приемные экзамены. Словом, с институтом мне пришлось бы распрощаться, не будь профессоров Вейнберга и Шумилова. Благодаря их заступничеству вольнослушатель стал студентом, но… условно. Требовалось к концу года сдать МИНИМУМ для перехода на второй курс. Тогда не сдавали всех предметов, как сейчас, а набирали 75 процентов из нескольких по собственному выбору. Каждая дисциплина оценивалась определенным числом очков.