Юрий Козлов - Проситель

Получалось, что единственное, что воистину объединяло людей, представало... несуществующим, иллюзорным, не имеющим места (и права) быть. Один человек мог любить Сталина и ненавидеть Ельцина, другой -- наоборот, но при этом они (даже не отдавая себе отчета) могли одинаково понимать жизнь и смерть, Бога и Вечность -- одним словом, то запредельное, что ожидает (или нет) каждого. Именно это (теоретически) объединяло их поверх сиюминутных жизненных реалий, которые в сравнении с единственным и истинным представали какой-то смехотворной (хотя, впрочем, некоторые отдавали за них жизнь) чепухой. Берендееву открылось, что в принципе любое разделение людей -политическое, экономическое, идеологическое, имущественное и т. д. -несущественно в сравнении с основным: их отношением к запредельному, несуществующему, иррациональному, то есть... к Вечности. Таким образом, существующее партийное -- ведь, в сущности, даже религии были не чем иным, как разновидностью партийности -- устройство мира представало ублюдочным, не проясняющим, но маскирующим суть вещей.

Берендеев подумал, что истинная самореализация художника (а он по-прежнему считал себя художником) -- не в приходящей (партийной) земной славе, не в приближении к Господу, который, как ни горько это сознавать, давно прискучил человечеству, но в приближении к... Вечности. Эта самореализация не конвертировалась в хвалебные статьи в газетах, премии, приглашения на симпозиумы и предоставление разного рода почетных грантов. Эта самореализация перетекала, конвертировалась в молчание, в ничто, в смерть, в... Вечность, которая была... "живее всех живых".

В случае же обнаружения линейным массовым сознанием -- в проклятия, в хулу, в отрицательный культ.

Впрочем, писателю-фантасту Руслану Берендееву пока что это не грозило. Вряд ли кому-нибудь удастся распознать Вечность в его произведении "Секс на Меркурии и ниже". В последний момент Берендеев поменял Юпитер на Меркурий, а "выше" на "ниже", чтобы автор случайно (или неслучайно) прилипшего к его повести названия не смог потом придраться. Вечность наличествовала не в данном (не вполне берендеевском) названии и не в данном (вполне берендеевском) тексте, но в аномалии, состоявшей в том, что он, писатель-фантаст, в мгновение ока превратился в финансиста и предпринимателя, автора фантастического, имеющего высокие шансы реализоваться проекта по передаче (продаже) остатков российской металлургической промышленности иностранному капиталу. Какой, спрашивается, изощренный ум мог разглядеть в этой патологии невидимую руку Вечности? Берендеев напоминал себе канатоходца, идущего по натянутой на огромной высоте струне с завязанными глазами и без страховки. Отчего-то вдруг пришел на ум Есенин: "Розу белую с черною жабой я хотел на земле повенчать..." Берендеев подумал, что в грядущих своих (хотя будут ли они?) произведениях он повенчает Бога и Вечность, выразит Вечную Божественность или Божественную Вечность. Единственное, подумал Берендеев, над чем не властен Господь, так это над летящей мыслью. Поэтому он иногда прощает останавливающих мгновение идиотов.

Вот только то, ради чего они его останавливают, а именно Вечность, их никогда не прощает.

Писатель-фантаст Руслан Берендеев не вполне понимал, что за дело Вечности до остатков российской черной и цветной металлургии. Почему они должны быть проданы человеку по имени Мехмед, представляющему другого, по имени Джерри Ли Коган, человека? Одновременно Берендеев понимал, что именно эта неясность удерживает его от форсированного проведения операции.

Берендеев хотел добиться от Вечности совершенно невозможного: конкретного ответа на конкретный вопрос.

При этом он знал, что Вечность никогда не отвечает ни на какие (в особенности же конкретные) вопросы.

Ответить Берендееву мог... один лишь Господь.

И Берендеев, не надеясь на ответ (очередное смирение Господа пред собой, то есть чем-то неизмеримо худшим, чем просто тварь), тем не менее ждал ответа, наглядно иллюстрируя изначальную человеческую подлость: в злобном угаре сжечь за собой все мыслимые и немыслимые мосты, но при этом надеяться, что Господь явит чудо милосердия -- восстановит мост, по которому говнюк перебежит обратно.

Сотрудниками (подельниками?) по Вечности, следовательно, были писатель-фантаст Руслан Берендеев и банкир Нестор Рыбоконь.

Причем старшинство (первородство) здесь, в отличие от библейского, уступалось не за чечевичную похлебку, но -- по воле Вечности. У Берендеева не было сомнений, что в настоящее время старшим по Вечности является он, младший по бизнесу партнер.

Похоже, Вечность в отношении людей знала два действия: стрелять не по целям, а по площадям и... расходовать этих самых людей в процессе, так сказать, использования. Тут Вечность поступала по принципу киллера, бросающего пистолет там, где стоял по совершении убийства. Хорошо, если просто бросала и человек каким-то образом выскальзывал. Гораздо чаще соприкоснувшийся с Вечностью человек оказывался как бы меченым, намагниченным. Нечего и говорить, что притягивал он к себе... смерть, отталкивал же от себя Божье попечение.

Берендеев чувствовал, что Нестор Рыбоконь выполнил некую, поставленную Вечностью цель и сейчас переживал момент меченого, намагниченного одиночества, которое хуже смерти. Это было одиночество не только Бого-, но и Вечнооставленности. Теоретически так мог ощущать себя метеорит, бесцельно крутящийся вокруг своей оси посреди космической -- на миллионы световых лет вокруг -- пустоты. Писатель-фантаст Руслан Берендеев не сомневался, что для соприкоснувшихся с Вечностью душ существует отдельный, не учтенный великим Данте космический круг ада -- одиночества сознания, творящего себя в себе.

Но Вечность не принимала во внимание текущие и будущие человеческие страдания, играла по собственным правилам. Иной раз она бросала к ногам человека мир лишь для того, чтобы он в нужный день и час задействовал другого человека, после чего внимание Вечности целиком и полностью переключалось на того; прежний же избранник, оставленный Богом (позже, но может, и никогда) и Вечностью (раньше, но совершенно точно всегда), оказывался (даже и с миром у ног, Вечность, как правило, не мелочилась) представляющим интерес разве лишь для... смерти. Так медленно, но неотвратимо гаснет электрическая лампочка, когда слабеет напряжение в сети. Так угасал сейчас банкир Нестор Рыбоконь, впустивший писателя-фантаста Руслана Берендеева в мир, где тот должен был принять некое решение.

Берендееву было не отделаться от ощущения, что окончательно угаснуть Рыбоконю не позволяет лишь то обстоятельство, что он, Берендеев, еще не принял этого решения. У него не было оснований полагать, что по принятии и осуществлении решения Вечность обойдется с ним иначе, нежели с Рыбоконем.