Анатолий Днепров - Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов

На полигоне, когда он сидел за пультом, он и на самом деле чувствовал себя частью своих машин и болезненно переживал, если механическая «рука» или взаимозаменяемые манипуляторы недостаточно ловко двигались или неэкономично работали.

— Борис Алексеевич, — перебил его мысли голос Чугуева, — а вы не заставляли сына заниматься спортом?

— Пробовал! — улыбнулся Морозов. — Точнее, пробовали создатели Саньки, авторы, так сказать. Им хотелось, чтобы он умел все — и в шахматы, и бокс, и бег.

— Но это же свинство!.. — возмутился Александр Павлович. — Они что, заложили в него все это? — . Ну, и как? — спросил он успокаиваясь.

— Не вышло. Бегать-то он бегал. И неплохо. Но вот приборы показали, что при значительной двигательной нагрузке он почти не может думать, снижается умственный потенциал. Сазонов стал замерять параметры и на третий… только на третий день обнаружил, что при нагрузке на двигательный аппарат резко увеличивается потребляемый ток и происходит подсадка напряжения на его аккумуляторах. Подсадка напряжения настолько велика, что электроника, питающаяся от того же источника тока, начинает работать нестабильно и как бы снижаются умственные способности. А мозги для проекта были важнее.

Морозов еще раз улыбнулся, вспоминая, как разгорелся спортивный ажиотаж. Было смешнее, чем можно было бы ожидать. У него тогда начинался выпуск чертежей, обычно такой тяжелый период, что вызов в школу его просто удивил. Честно говоря, он совсем забыл в горячке выдачи документации, что с Санькой могут быть какие-то хлопоты.

— Кто хочет меня видеть? — спросил он у классного руководителя. — И по какому делу?

— Георгий Александрович, учитель физкультуры… — сказала Химоза, поджав губы и глядя ему в подбородок. — Уж не знаю, какие у вас с ним дела!

Морозов молча вышел и отправился искать учителя физкультуры.

— Вы отец Саши Морозова? — Учитель оказался небольшого роста человечком в ярко-голубом тренировочном костюме и с секундомером, свисавшим на ленточке с шеи почти до пояса. В его фигуре и лице не было ничего спортивного, больше всего он был похож на завхоза на садовом участке.

Морозов кивнул.

— Значит, так, товарищ Морозов, ваш сын Александр на прошлой неделе бегал с классом в порядке ОФП, общефизической подготовки, — пояснил он, встретив недоуменный взгляд Бориса Алексеевича, — и показал результат первого взрослого разряда. Да! — он поднял вверх указательный палец. — Причем Саша даже не вспотел. Я проверил. Пульс остался нормальным, что, естественно, ненормально. Надо, папаша, — фамильярно-доверительно сказал он, — отдавать ребенка в большой спорт! Хуже ему не будет. Ба-альшая польза государству может быть. И ему тоже! Поездит, мир посмотрит! Я уже официально уведомил соответствующие заинтересованные инстанции и круги!

Выйдя из школы, он тут же позвонил домой Сазонову. К этому времени консультация была давно закрыта. Виктор Васильевич выслушал его внимательно.

— Борис Алексеевич, не берите в голову, — сказал он, когда приступ смеха у него прошел. — Мы не допустим, чтобы Александра забрали для побития рекордов. Мы за честные Олимпиады, да и стоил он нам слишком дорого. Не берите в голову. Я сам все как-нибудь улажу!

Как он это сделал, Борис Алексеевич так никогда и не узнал, но когда он столкнулся в школе с физруком, тот остановился, строго посмотрел и сказал:

— Эх, Морозов, Морозов!

Больше никаких пояснений или добавлений не последовало.

— Сколько их у вас?

— Шесть, — очнулся от мыслей Морозов. — Шесть моделей!

— Стыдно, Борис Алексеевич, — громко и укоризненно сказал Чугуев. — Дети, паите, все-таки раньше машин!

«Кто здесь дети? Кто машины?» — подумал он.

Дети… Он думал, что забудет Милочку, как дурной эпизод. Как вызов на ковер, мало ли их было. Но нет, что-то не опускало его. Он собирался тут же ответить на обиду маленьким романчиком. Адюльтером, так сказать. Отомстить Милочке и еще кому-то, он и сам не знал кому. Не Семивласову же. Это было бы ниже его достоинства. Ко и на это не было желания. Он все больше тосковал по этой «дуре с фарами». Когда же встретил случайно Милочку на улице, в не сходящемся на большом животе пальто, подурневшую — одни глаза, что-то оборвалось. В этот же вечер он позвонил к ее родителям, она была там.

— Ребенок мой? — грубо и коротко спросил он.

В трубке послышались странные звуки. Будто кто-то лил воду.

— Я тебя спрашиваю!

— А мой что ли? — истерически крикнула она. — Твой!

— Тогда кончай дурью маяться и возвращайся!.. Если хочешь! — и он повесил трубку.

Стало сразу легче от осуществленного решения, хотя чувство обиды не проходило.

Она появилась перед тем, как забрали Сашку. Ему даже не дали кончить его Северо-Западный заочный политехнический институт. В это горькое время она оказалась очень кстати со своими заботами и слабостями.

Появилась Милочка тихо и естественно, как и ушла. Морозов пришел домой и услышал, что на кухне шипит газ и тихонько дребезжит крышкой кипящий чайник. Потом услышал голос. Это был Санька.

— И когда ты собираешься его родить? — спокойно и обстоятельно спрашивал он.

— Не знаю, наверное, месяца через три, — голос ее звучал робко.

— Он к тому времени дозреет?

— Вполне! — Морозов по интонациям ее голоса понял, что она улыбнулась.

«А у них идиллия», - подумал он с поднимающимся раздражением. Но когда увидел Милочку в новом красном уродливом платье, внимательно и настороженно следящую за ним, за выражением на его лице, раздражение улеглось.

— Обедать будешь? — спросила она едва слышно.

— Конечно! — ответил он с напускной бодростью и услышал облегченный вздох. Он готов был поклясться, что это вздохнул Санька.

— Вы женаты сейчас? — спросил Чугуев.

— Да, — ответил Морозов, — женат.

— Дети кроме Саньки есть? — Он ни минуты ни колебался при вопросе. Именно «дети кроме Саньки».

— Есть. Сын трехмесячный.

«Хотя лучше бы была дочка», - подумал он.

— Тогда все нормально! Все нормально!

Он и сам знал, что все будет нормально. Что, когда он вернется, его будет ждать лысый и теплый человеческий детеныш, его детеныш. И он немного отойдет на второй план, потому что малыш требует внимания. Что придет ночь, и он ляжет с ней в одну постель и они забудут о происшедшем на час, а потом и навсегда. Если он сможет забыть.

— А что с Санькой? — Он его доконает сегодня.

— Ушел. Работает. Прислал три письма. Работой доволен. — Последнее он придумал, этого Санька не писал.

Внезапно его поразила догадка. Он понял, почему мальчишка давно уже вместо подписи рисовал три снежинки. Кто знает, отчего догадки и озарения приходят к человеку не тогда, когда он их ищет, когда они нужны, а случайно, в то время, когда надобность в них отпала, когда принято не лучшее, но окончательное решение, которое, как постановление Верховного Суда, обжалованию не подлежит.