Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.

Худощавый юноша с застывшим на длинном лице выражением высокомерной брезгливости едва кивнул на мое церемонное приветствие и взялся за письмо, настоящий шедевр дипломатического стиля. Я тщетно пытался прочесть на его лице живые чувства или найти черты родственного сходства с Евгением Савойским. Их матери — двоюродные сестры, обе — «мазаринетки». Полвека назад семь нежно любимых племянниц знаменитого кардинала ворвались в парижское высшее общество, как кавалерийский отряд во вражеский лагерь. Честолюбивые и ангельски красивые девушки одинаково беззастенчиво использовали и дядюшкино влияние, и оружие, присущее женщинам. Мешающие возвышению предрассудки щадили не более, чем впоследствии принц Евгений — устаревшие тактические догмы. Высоко удалось забраться лихим красавицам! Три герцогини, княгиня, две фаворитки — английского короля и французского, наконец — королева Англии и мать долгожданного наследника! Все лишь затем, чтоб больнее было падать: новый оборот колеса фортуны сбросил Марию Моденскую с трона и швырнул в изгнание.

Ее сын наконец удостоил меня взглядом.

— Передайте вашему суверену мою искреннюю признательность за его доброту. Помогать законным монархам против узурпаторов — священный долг каждого государя.

— Истинно так, Ваше… ваша милость! Изволите написать ответное послание?

— Подождите в зале.

Претендент удалился вместе со своим секретарем, благородной внешности молодым человеком, оставив гостя одного. Что, не понравилось обращение?! Радуйся, что "месье Стюартом" не назвали! Я в своем праве: королевский титул тебе в царском письме не даден, и братом пока не именуют. Даже не понять, кто и кому пишет.

Очень немногим людям удавалось с первой минуты вызвать у меня столь резкую антипатию. Облик и манеры соискателя британского трона полностью совпали с представлением, составленным после недавнего бунта в королевстве.

Успеха в Англии добивались только те завоеватели, которые лично стояли во главе войск, от Цезаря до Вильгельма Оранского. Этот же предпочел поднять шотландцев против короля Георга через эмиссаров, дергая за ниточки с безопасного расстояния. Восстание вышло довольно вялым, ибо сторонники прежней династии колебались, не видя пред собою вождя. Он опоздал к главным боям, прибыл на шотландские берега, когда успех предприятия был уже потерян, и скоро уплыл назад во Францию, покинув тех, кто за него поднялся, на расправу войскам ганноверца. Теперь этот неудачник, кажется, собирался испытать верность простодушных горцев еще раз, каким-то образом запутав в свои интриги и шведского короля, и моего государя. Широкая фигура министра Альберони смутно просматривалась в политическом тумане за спиной молодого Стюарта, и невнятные слухи о связях с иезуитами всплывали… Ну ладно, мечта испанцев о католике на английском троне — традиция, пережившая века и несколько династий; а зачем о том стараться лютеранам и православным?!

Нет для них никакой корысти в бесконечной смуте на островах (добиться любви или хотя бы покорности народа претендент не способен ни при каких обстоятельствах). Не знаю, кто вовлек Карла в этот с больной головы задуманный альянс — но Петр мог заинтересоваться им только при одном условии: если ему обещали посредничество в заключении выгодного мира со шведом.

Конечно, царь не любит нынешнего английского короля: это его стараниями Аникиту Ивановича Репнина с полками не пустили в Висмар. Теперь и из Мекленбурга русские войска заставляют вывести. Однако сии обиды маловажные. Жаль, не изъясняет государь дальние замыслы. Умен — сам догадаешься, глуп — незачем с тобой говорить.

Вот и приходится гипотезы строить. О чем все-таки думает Карл? Предположим, мирится он с Россией, отдав Ливонию и прочее… Остальных неприятелей швед даже в теперешнем своем битом виде кроет, как бык стадо. Только с Ганновером не выйдет — за ним стоит Англия. Сменив династию, связь можно разорвать и вернуть господство в северной Германии.

Эта часть рассуждений проста и понятна. Но навязать англичанам нежеланного короля… Тут он в ослепление впал — хуже, чем под Полтавой. Без поддержки извне шотландские горцы ничего не смогут, какие бы чудеса храбрости ни творили. Разве что… Интересно, во время последнего бунта поставить на место претендента его троюродного братца — получилось бы у того что-нибудь?

Королевский флот якобитам на свою сторону не перетянуть, он всегда был опорой протестантов. Нужна превосходящая морская сила, иначе дело не стоит затевать. На что сей союз может рассчитывать? Испанский флот и шведский — маловато против британцев. Русский можно не считать: если английские и датские офицеры его покинут, к бою не годен. Французский добавить — можно на что-то надеяться, при условии что голландцы нейтральны. Вот только при герцоге Орлеанском французы воевать не станут, надо менять правительство…

Черт! Если эта затея — всерьез, непременно должен быть заговор против регента! А я встрял в игру, как простак между шулеров! Не нравятся мне такие положения…

Вошедший секретарь прервал мои мысли:

— Господин граф, Его Величество изволит ответить пославшему вас позже, когда сочтет уместным…

— Что-нибудь передать на словах?

— Только то, что угодно было Его Величеству сказать при встрече с вами.

— В таком случае разрешите откланяться…

Много высокомерия в претенденте. Рос приживальщиком при Людовике Четырнадцатом, теперь на пансионе у римского папы — и считает себя вправе не отвечать на письма настоящего, действующего монарха! Ладно, его дело. Чем дальше мы будем держаться от католических интриг, тем лучше.

В письме князю Куракину я просил сказать свояку о встрече с приятелем оного. Приятель благодарит на добром слове, но велел передать, что все люди такого ранга ему помогать обязаны по должности. Свояку, конечно, видней, как поступать в собственном деле, но мне думается, вещественной благодарности от этого человека не дождаться.

Хотелось подобрать аргументы против сего альянса и высказать государю все, что думаю. Только недоставало сведений о претенденте и вьющейся вокруг интриге. Рассчитывать на помощь дипломатов не приходилось. Петра в Париже представляли Жан Лефорт и Конон Зотов, ожесточенно спорившие, которой компании французских купцов отдать привилегию в торговле с Россией. Им было не до меня.

По умыслу или случайно, однако во Франции, сильнейшем государстве европейском, дотоле не бывало русских представителей рангом выше поверенного в делах, при том что люди туда езжали незаурядные. Петр Постников, кончивший полный курс в Падуе со степенью доктора философии и медицины. Или Григорий Волков, умнейший человек и настоящий европеец. Почему им обоим не удалось подняться выше секретарских чинов, я до сих пор понять не могу. Возможно, манера мыслить и действовать не совпадала с принятой: к примеру, чуть не все русские послы с унылым постоянством жаловались иноземным властям на умаление чести государя и его державы в газетах; те столь же однообразно отписывались, что не их печаль за этим следить; и только Волков предлагал "приласкать курантельщиков", чтоб печатали добрые ведомости о России. Много лет спустя мне довелось убедиться, что это и правда наилучший способ.