Аркадий Стругацкий - ТАЛИСМАН. Сборник научно-фантастических и фантастических повестей и рассказов

«Лида! Мит хочет тебя повидать. Прошло пять месяцев — он не забыл. Ответь…»

«Он как будто меня считает виноватым или скрывающим тебя».

«Лида, нехорошо, когда приходят слишком поздно…»

Далее записи пространнее и отвлеченнее.

«Никак не решусь взять «звездный» камень. Что он? Неизвестная нам структура минерала? Полужизнь? Или то, что я подозревал с самого начала — звездный посланец, сообщающий нам рисунком во времени свой путь во Вселенной и повествующий о своих владыках? Факт, однако, что соприкасаясь с органическим, камень расцветает разными огнями. Факт ли? А не надули ли меня вообще? Провели, как мальчишку, и я страшусь окончить свои дни, разуверившись…

А Мит — не издеваясь ли надо мной, он пишет? Ты, Лида, в самом деле могла бы ему ответить. Обязательно. Куда ты скрылась?…»

«На днях, когда я сидел под вечер в скверике на Каменной площади и в морозном пустынном времени можно было прильнуть к дереву, мне показалось, что ты, Лида, хотела тоже заглянуть, но при виде меня исчезла, как призрак. Правда? Отчего?…»

«Если бы ты навестила!.. Я объяснил бы тебе многое… Только приходи поскорей, Лида!..»

А она все не приходит…

Александр Хлебников

ТАЛИСМАН

Фантастический рассказ

После нескольких тостов гости мои раскраснелись, задвигались, и за столом началась непринужденная болтовня. О чем только не говорили! О морях из расплавленных металлов на поверхности Венеры, о таинственной психике дельфинов и расшифровке их языка, о шансах поднять «Титаник», о неопубликованных еще рукописях Хемингуэя…

В общем, началось соревнование, в котором каждый стремился блеснуть эрудицией и удивить других доскональным знанием новейших проблем науки и техники.

Слушал я, слушал и захотелось мне подшутить над милым дилетантством своих друзей, благо недавно я купил редкую пластинку с записью выступления известного советского артиста, читающего стихи Блока.

— Прошу внимания! — сказал я, включая проигрыватель. — У меня приготовлен сюрприз. Сейчас вы услышите голос Александра Блока!

И в мгновенно наступившей тишине зазвучали гордые и печальные слова:

О подвигах, о доблести, о славеЯ забывал на горестной земле,Когда твое лицо в простой оправеПередо мной сияло на столе…

Разразилась буря восторгов:

— Кто бы мог подумать, что Блок имел такой прекрасно поставленный голос, такую совершенную дикцию!

— Какое бесподобное мастерство! Только автор может прочитать с таким чувством, от самого сердца.

— У Блока бы поучиться теперешним артистам!

Невозмутимым оставался лишь незнакомый мне старик с весьма примечательной внешностью. С темным от загара лицом резко контрастировала белоснежная шевелюра, увенчанная задорным хохолком. Добродушно улыбаясь, он помалкивал.

Звали его Ардальон Иванович Гарин. Привел его Дроков, в прошлом мой однокашник по институту, а ныне — коллега. Дроков, как и я, преподавал литературу в школе.

Представив Гарина, Дроков отвел меня в сторону и смущенно зашептал:

— Понимаешь, познакомились с ним в Публичке — рядом сидел. Гарин приехал в Ленинград на несколько дней. Выясняет кое-что о Пушкине.

— Он филолог?

— Электроник — вот что удивительно. В гостиницу не попал, снимает койку где-то у черта на куличках. Ну, а ты знаешь, каково в праздники быть одному в чужом городе…

— Ладно, — сказал я, — не оправдывайся. Нам он не помешает.

И верно. Гарин не стеснял своим присутствием. Он слушал молодежь, не вмешиваясь в общий разговор, и, как истинный джентльмен, ухаживал за очаровательными соседками по столу — молоденькими учительницами: Ниной «русаком», и Кирой — «физичкой», к которой, по секрету скажу, я был неравнодушен…

Так вот, все ахают, охают по поводу прослушанной пластинки, как вдруг Нина спохватилась:

— Позвольте, Блок-то умер в 1921 году!

— Ну и что же?

— Не могли его голос записать!

— Почему? — пожал я плечами. — Фонограф Эдисон изобрел еще в 1877 году. Стыдитесь, коллега, своего технического невежества.

— Отчасти Нина права, — вступилась за подругу Кира. — Конечно, голос Блока мог быть записан. Но Нина не ошиблась в том, что звукозапись подобной чистоты и, главное, подобной длительности осуществить до тысяча девятьсот двадцать первого года не могли.

Делать нечего, пришлось мне сознаться в розыгрыше.

— Все-таки жаль, — вздохнула Нина, — что голоса многих великих поэтов, например, Пушкина, нам никогда не суждено услышать.

— Не согласен! Почему, собственно, не суждено? — неожиданно спросил Гарин и так громко, что все обернулись к нему.

— Это же… бесспорно, — смешалась Нина.

— Извольте аргументировать! — сердито тряхнул хохолком Ардальон Иванович.

— Человеческий голос — это механические колебания воздушной среды, залившись румянцем, но уверенно начала Нина. — Если их сразу не уловить с помощью специальной звукозаписывающей аппаратуры, они навсегда потеряны. А такой аппаратуры в пушкинскую эпоху, естественно, не было.

— Молодец! — воскликнула Кира. — Будете еще, Ардальон Иванович, спорить?

Теперь уже все за столом с любопытством ждали, что же он ответит.

— Нонсенс, — проворчал он. — Вы, молодые люди, забыли об одном явлении: о воздействии звуковой волны на среду, в которой она проходит… Скажите, Кира, какой принцип положен в основу современной звукозаписи?

— Принцип преобразования энергии звука в другие виды энергии для приведения в действие пишущего элемента. Он-то, этот элемент, и оставляет след звукового колебания на каком-либо звуконосителе.

— Превосходно, — одобрительно кивнул Гарин. — Добавлю лишь, что пишущий элемент — резец, световой луч или магнитное поле. А теперь, голубчики, вернемся к тому, с чего начали — воздействию звуковой волны на газообразную среду. Как вам хорошо известно, в мире все взаимосвязано. Никакой процесс в нем не протекает бесследно. Так почему мы не можем представить, что звуковое давление фиксируется твердой средой, скажем — на электронном уровне? И, сделав такое допущение, разве нельзя сделать и другое, что голос любого выдающегося человека можно воспроизвести, если только сохранились принадлежавшие ему некоторые предметы обихода? Так что, дорогие мои, голос Пушкина восстановим!

Последние слова Гарин произнес с такой силой и убежденностью, что мы переглянулись, не зная, как и отнестись к столь необычному заявлению.