Многократор - Художник Её Высочества

— Да, извините пожалуйста, случайно закашлялась.

— Так вот. Завтра у меня ответственная встреча с японцами. А здесь, кроме идеального перевода, потребуются еще ваш шарм и эдакая азиатская, я бы сказал, надменность. Не обиделись?

— Неужели я так выгляжу?

— Трепещи Византия! Только так, чтоб мне обанкротиться и не встать потом на ноги до конца дней моих! Страшно стоять рядом, Снежная королева, честное слово…

— Гоменасай… я пере… о!.. зво-о-О-О..!!

— На проводе! Она моя, убей любимых!

Даже, если ты взвизгнул не своим голосом начальнику: «Пошёл в жопу, дурак!» — ты прав. Надо доверять своим инстинктам. И убивать при первой возможности того, кто пытается убить тебя.

Телефон разбит вдребезги, зато условия игры соблюдены. И по эту сторону не фиаско (чего ради?!), и по ту сторону метерлинковской театральности полный триумф. Дорогой мэтр, позвольте от лица всех зрителей надеть на вас лавровый венок и забрать последнее яблоко (его-то зачем есть?) со ВКУСОМ подошв негра (негож такой расизм. Пусть лучше: пусть лучше подержанный бриллиант в старых штанах, чем свежий кетчуп на новой рубашке). Ай бравомолодец! Бис, по возможности!

Будильник в соседней квартире тикал так громко, что мешал спать. Гиперакузия — повышенная чувствительность к звукам. Вплоть до того, что начинаешь слышать тиканье солнечных часов. Такое случается с художником в трех случаях. Когда голова с перепоя превращается в ухо, а ухо, от пролетающей мимо мухи, глохнет и выворачивается из гнёзда, когда порой возвращался с хорошего концерта, где музыкантам удалось всё и музыка в этот дождливый вечер звучала та самая, из которой струится свет, и когда женщина, убиваемая известным оружием, кричит (но точнее выразиться — поёт), отдаваясь чувству изящной растерзанности. Слушаешь её и как слушатель, и как артист в значении английского перевода: человек не по поводу профессиональной деятельности, но человек искусства, претендующий на тонкий вкус. Английское «аrty» как форма взаимоотношений мужчин и женщин, понимающих в этом толк. И если обязан подыгрывать — то поддерживаешь её пение abwechslungsreich{(нем.) разнообразными сменами темпа и нюансов} своего соучастия или lusingando{(ит.) вкрадчиво} пытаешься изменить структуру взаимоотношений, делая вид внезапного исчезновения, а то вдруг l'epouvante surgit, elle se melle a la danse delirante{(фр.) рождается ужас, он пронизывает иступлённую пляску.}. Понятно, что вариантов поведения сто пятьдесят пять миллионов. Можно также забыть об мелизмах, украшающих артистические взаимоотношения и сунуться головой в рога, а ногами в копыта. После небольшого отступления о самоубийстве и самоубийцах.

Пришлось художнику спасать самоубийц. Он не самоубийца, но один раз спасли жизнь и ему. Обе самоубийцы были женщинами. Спасать мужчину, назначившего встречу с червяками, такое же противоестественное занятие, как лечиться мочой. Пускай себе умирают на здоровье, без них можно обойтись. Без женщин — нельзя! Женщина — тесто будущего пирога жизни.

Это Степан сказал шатенке, вставшей на край балконной плиты.

— Стоишь правильно. Стоя сьешь вдвое. Тебе жизнь уже не нужна, займи её минут на сорок?

Другая женщина уплывала от берега по прямой. Степан, болтавшийся за буйками в скаутской лодке, флирта ради, поплыл рядом, но когда глянул пловчихе в глаза, насторожился.

Ясно, как божий день, если сейчас ничего не предпринять, чуть позже трудно будет что-то предпринять с кожаным мешком с крошеной костью. Остается: говорить, говорить, открыть коридорное окно и прыгнуть на пожарную лестницу. До лестницы метр, от неё до балкона еще метр, но попробуй, сделай эти два перемещения, если под тобой глубина в девять этажей. Никакой эстетики с расплющенными самоубийцами. Вон он вчера забыл убрать сгущёнку в холодильник, сегодня утром увидел в ней утонувшую муху. Отмыть ей физиономию, да поглядеть, поди у мухи выражение истомное, Посмотрите как я красиво умерла!

Степан плыл рядом, хорошо понимая, что пока он вот так краснобайничает, ничего не произойдёт. Всё зависит от физической формы пловца. Прием, используемый самоубийцами, хорошо известен. Одно дело: топиться, когда тело полно жизни и будет инстиктивно сопротивляться до последнего, другое: блАгом станет прекращение мучений. Поэтому несчастные плывут, выматывают себя и тонут с улыбкой облегчения на устах. Было бы море из сладкого шампанского — тонули бы с особым удовольствием, Как я вкусно захлёбываюсь!

— Оставь меня в покое, наконец!

— Оставить на конец можно, но только что делать с этим? — поднимая со дна лодки шнур с шариками. Фройляйн Эдла велела заплыть ему к последнему буйку, а сама пошла за другой лодкой, чтобы вдвоем сподручней было наводить дорожки для пловцов. После соревнований, само собой, ожидается; костер, жареные сосиски, танцы, прочие радости жизни под одеялом, включая искусственное дыхание рот в рот.

— Я только представлю, что лишился возможности, мне сразу хочется превратиться в какую-нибудь унизительную форму. Например, в клизму. Обладать возможностью приятнее, чем обладать самой вещью. Ибо вещь, оказавшаяся твоей, начинает безвозвратно ветшать в руках, в то время как возможность остается всегда свежей драматургической реальностью. Я тебя первый и последний раз вижу. Ты мне неинтересна и не нужна со своей кувырколлегией. Но остановившиеся часы способны два раза в сутки показать точное время. У тебя есть та самая возможность, каковой я добиваюсь. Правильно, реви, а мне оставь удобный случай… залезть башкой в чужую задницу! — и сжав челюсти, прыгнул на балкон.

Пловчиха плачет.

— Подсолить море решили, нюни распустили? Хватит распускаться! Теперь моя очередь. Продолжаю. В средневековье один поп написал бестселлер «Искусство умирать». Книга имела бешеный успех. Ее перевели на все европейские языки… Я же не ошибся, вы утопистка и собираетесь утопиться же? Нет, нет, я не буду прыгать следом, если вы вдруг решите нырнуть так глубоко, что не хватит воздуху вынырнуть. Знаете, почему? Потому что я флибустьер в шестом поколении. Мои деды были корсарами, мой отец был корсаром, и я корсар! Знаете, чем отличается морской разбойник от сухопутного? Сухопутный грабит и убегает, а морской грабит, топит и стоит на том же месте, пьет недурственный ром и насилует недурственную дочь капитана. Он её, бедолага, как раз решил перевезти из своего испанского имения в своё мексиканское имение. Не повезло капитану! Зато повезло дочери. В её возрасте давно пора потерять невинность. В восемнадцать лет испанка уже считается старой девой, а в девятнадцать у неё не остается шансов выйти замуж. Ко всему, корсар обучит её тонкостям любви. Уверяю, ей будет очень хорошо! Самое безобразное то, что, когда собирался сюда, я забыл полотенце. Вы всё равно, гражданочка, утопитесь, не могли бы в таком случае отдать мне в пожизненное пользование своё? Давайте вернёмся и вы его торжественно вручите, как переходящее красное знамя. Оно же наверняка на пляже осталось? А то, представляете, придется ходить среди радиоактивных отдыхающих и спрашивать: «Тут одна самовышибальщица своего духа, самоукокошница оставила полотенце, случайно не знаете, где оно?» Полотенце ведь не просто тряпка. Это мандала великого гуру Падма-Самбхавы. Ей вытираться надо уметь… Тьфу! я хотел сказать — уметь вытираться полотенцем надо. Уши после мытья вытирают центром полотенца. Уши человека должны быть чище дверей рая. Руки, разумеется, вытирают о штаны, а вот если разделить полотенце крестом на четвертинки, то левую ногу вытирают правым верхним кончиком полотенца, правую ногу — левым нижним кончиком, левым верхним вытирают спину, а последней четвертинкой вытирают после помывки яйца. Женщину в быту вытирают обратной стороной мандалы, а мандалу протирают салфетками. Женщину после праздника секса, после омывания её слезами благодарности, обычно вытирают хорошо выделанными шкурами повесившихся мужиков, — накидывая ещё пару петель, дав немного отдохнуть языку, от болтовни во рту уже не помещающемся.