Филип Фармер - ФАТА-МОРГАНА 3 (фантастические рассказы и повести)

— Непоправимая трагедия.

Я промолчала, не совсем понимая, что он имеет в виду.

— Да, — сказал он на выдохе и улыбнулся той странной, полувзрослой-полудетской улыбкой, которая что-то скрывает и вот-вот прорвется возгласами одобрения или радости. — Большая трагедия, но это прошлое.

И опять он оглядел нас всех с каким-то странным сочувствием, как будто мы были инвалидами.

— Вы поразительно приспособились, — сказал он.

— К чему? — спросила я.

Он казался озадаченным. На лице его была растерянность. Он выглядел глупо. Наконец он произнес:

— Там, откуда я пришел, женщины не одеваются так просто.

— Они одеваются, как вы? — спросила я. — Как невеста?

Мужчины были одеты в серебро с ног до головы. Я никогда не видела подобной безвкусицы. Казалось, он хотел что-то ответить, но потом передумал и промолчал, только засмеялся, как будто мы были детьми или чем-то его позабавили. Он словно оказывал нам огромное одолжение. Потом судорожно вздохнул:

— Ну, вот мы и здесь.

Я посмотрела на Спэт, Спэт посмотрела на Лидию, Лидия на Амалию, главу местного городского совета, Амалия посмотрела в пространство. В горле у меня першило. Никогда терпеть не могла домашнего пива, которое фермеры лакали, как будто их желудки имели иридиевое покрытие, но все же взяла у Амалии (это она приехала на велосипеде) кружку и выпила до дна.

Похоже, что все это слишком затягивалось.

Я сказала:

— Да, вот вы и здесь, — и, чувствуя себя совершеннейшей дурой, улыбнулась, одновременно серьезно подумав, что неужели мозги мужской половины населения Земли так сильно отличаются от мозгов его женской половины. Этого не могло быть, иначе раса вымерла бы давным-давно.

Радио разнесло новость по всей планете, и у нас появился еще один человек, владеющий русским. Она прибыла из Варны. Я решила выключить радио, когда мужчина стал описывать свою жену. Судя по его словам, она была похожа на жрицу какой-то тайной религиозной секты. Он хотел было поговорить с Юки, поэтому я вытолкала ее в заднюю комнату, несмотря на возмущение и протесты, а сама вышла на парадное крыльцо. Когда я выходила, Лидия объясняла разницу между всем доступным и понятным партеногенезом и тем, что делаем мы — так называемым слиянием яйцеклеток. Именно благодаря ему ребенок Кэти похож на меня. Лидия перешла к Анскому процессу и к Кэти Анской, нашему единственному, абсолютному гению полиматематики, великой, великой, я даже не знаю, сколько раз великой, бабке моей Катарины.

Передатчик Морзе, установленный в одной из дворовых построек, тихо бормотал что-то сам себе, операторы радиолинии флиртовали и подшучивали друг над другом.

На крыльце стоял мужчина. Незнакомый мужчина высокого роста. Несколько минут я наблюдала за ним незамеченная — при желании я могу двигаться очень тихо. Когда я позволила ему увидеть себя, он перестал говорить в какую-то небольшую штуковину, висевшую у него на шее.

Затем он тихо спросил на отличном русском:

— Ты знала, что на Земле вновь установлено равенство полов?

— Ты настоящий, не так ли? — в свою очередь спросила я. — А тот другой — напоказ.

Дело немного прояснилось, и я почувствовала облегчение. Он приветливо кивнул.

— Честно говоря, мы не так уж умны, — сказал он. — За последние несколько веков произошли серьезные нарушения генетического кода. Радиация. Лекарства. Нам нужны гены Вайлэвэй, Джанет.

Незнакомцы не называют друг друга по имени.

— Вы можете получить столько клеток, что хоть утонете в них, — сказала я. — Выращивайте свое собственное потомство.

Он улыбнулся:

— Нам хотелось бы сделать это по-другому.

За его спиной я увидела Кэти, стоящую в квадрате света, падающего из двери.

Он продолжал вежливо говорить низким голосом, в котором, как мне казалось, не было насмешки, а только самоуверенность человека, у которого всегда были деньги и власть, человека, непонимающего, что такое быть существом второго сорта или жить в провинции. Самое странное, что минуту назад мне казалось, что он — это вылитая я.

— Я говорю с тобой, Джанет, — продолжал он, — потому что мне кажется, что ты пользуешься здесь большей популярностью, чем кто бы то ни было. Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что культура, выращенная партеногенетическим способом, несет в себе всевозможные врожденные дефекты. Желательно выбрать другой путь, и здесь мы хотим использовать вас, если, конечно, что-нибудь получится. Извини, я не должен был говорить «использовать». Но ты же понимаешь, что такой тип общества, как ваш, — противоестествен.

— Наоборот, ваше человечество противоестественно, произнесла Кэти. В левой руке из-под мышки у нее торчала моя винтовка. Ее шелковистая головка едва достигала моей ключицы, но я — то знала, что она вынослива, как сталь. Он сделал шаг в сторону, как-то странно и приветливо улыбаясь. В отличие от своего напарника он не проявлял до сих пор ко мне ни малейшего уважения; Кэти вскинула ружье, будто всю жизнь только этим и занималась.

— Согласен, — произнес мужчина. — Человечество противоестественно. У меня в зубах металл, и вот здесь, — он ткнул себя в плечо. — Металлические болты. — Тюлени живут гаремами, — добавил он. — Самцы обезьян живут случайными связями, и мужчины тоже, голуби моногамны, и мужчины есть такие. Есть даже холостяки и гомосексуалисты. Кажется, встречаются даже гомосексуальные коровы. И все-таки в Вайлэвэй чего-то не хватает.

Он сухо рассмеялся. Надо отдать ему должное, на нервы его слова подействовали.

— Мне всего хватает, — сказала Кэти, — за исключением того, что жизнь не бесконечна.

— А вы?.. — спросил мужчина, кивая то на меня, то на Кэти.

— Жены, — ответила Кэти. — Мы женаты.

И опять он издал сухой сдавленный смешок.

— В экономическом смысле это хороший союз. Он годится для работы и ухода за детьми, он удобен, как и любой другой, если речь идет о случайной наследственности и воспроизведении себе подобных. Но подумайте, Катарина Микельсон, неужели не существует ничего лучшего, чем есть у вас самих, что вы хотели бы передать по наследству своим дочерям? Я верю в инстинкты, верю в мужчин, мне странно, что одна из вас — механик, а другая, — он посмотрел на меня, — как я догадываюсь, работает кем-нибудь в управлении полиции. И обе даже не чувствуете своей ущербности. Конечно, абстрактно вы об этом догадываетесь. У вас здесь существует только одна половина рода. Мужчины должны вернуться в Вайлэвэй.

Кэти ничего не сказала.

— На мой взгляд, Катарина Микельсон, — мягко продолжал мужчина, — вы из всех живущих здесь выиграете больше всего.