Клиффорд Саймак - Почти как люди

Поднявшись на ноги, я свалил бумаги на стол и быстро просмотрел их — и все они, все до одной, были документами о передаче права собственности на недвижимое имущество. И все они были оформлены на имя некого Флетчера Этвуда.

Это имя прозвучало в моем мозгу далеким ударом колокола, и я стал наугад рыться в своей захламленной всякой всячиной и далеко не совершенной памяти, отыскивая конец нити, которая привела бы меня к этому человеку.

Мне показалось, что когда-то имя Флетчера Этвуда что-то для меня значило, что я встречал человека с таким именем, или писал о нем, или просто говорил с ним по телефону. Это имя хранилось в каком-то дальнем уголке моего сознания, хранилось недолго и так давно, что все обстоятельства, время и место начисто стерлись из моей памяти.

Похоже, это было как-то связано с Джой. Она вроде бы однажды упомянула это имя, остановившись на минутку у моего стола, чтобы перекинуться парой слов — короткий пустой разговор в напряженной обстановке редакции, где любое имя быстро вытесняется из памяти непрерывным каскадом новых событий.

Кажется, она тогда упомянула о каком-то доме — доме, который купил Этвуд.

И тут я вспомнил. Флетчер Этвуд был тем самым человеком, который купил легендарную усадьбу «Белмонт» в Тимбер-Лейне. Тем самым загадочным человеком, который в этом аристократическом предместье казался белой вороной. Который на самом деле никогда не жил в купленном им доме; который лишь время от времени проводил в нем ночь, в лучшем случае неделю, но никогда там не жил по-настоящему. У него не было ни семьи, ни друзей, и он явно избегал заводить с кем-либо дружбу.

На первых порах жители Тимбер-Лейна презирали его — по той простой причине, что некогда усадьба «Белмонт» была центром того неустойчивого явления, которое в Тимбер-Лейне называли «светом». Теперь же имя его никогда не упоминалось, во всяком случае в Тимбер-Лейне. Подобно тому как обходят молчанием грехи молодости.

«Так может быть, это месть?» — подумал я, раскладывая под лампой бумаги. Впрочем, едва ли: судя по всему, Этвуда нимало не беспокоило, что о нем думают в Тимбер-Лейне.

Стоимость перешедшей в его руки собственности исчислялась миллиардами. Здесь были солидные семейные фирмы с безукоризненной репутацией и чуть ли не вековыми традициями; здесь были небольшие промышленные предприятия; старинные здания, которые с незапамятных времен были достопримечательностью города. И здесь же черным по белому, тяжеловесным юридическим языком было ясно сказано, что все это переходит во владение Флетчера Этвуда. И все эти бумаги были собраны в кучу, ожидая окончательного оформления и отправки в архив.

А тут они находились потому, предположил я, что до сих пор ни у кого еще не нашлось времени, чтобы их систематизировать и спрятать. Потому что у всех было по горло другой работы. «Хотелось бы знать, что это за работа», — подумал я.

Пусть это было невероятно, но факт оставался фактом: передо мной было самое что ни на есть веское доказательство — пачка официальных документов, из которых следовало, что один человек скупил значительную часть делового района города.

Ни у кого на Земле не могло быть такого количества денег, какое, по свидетельству документов, было уплачено за всю эту собственность. Даже группа людей едва ли могла располагать такой суммой. Но если допустить, что такие люди существовали, — какова их цель?

Купить весь город?

Ведь передо мной была лишь небольшая пачка документов, которую столь беспечно оставили на столе в открытом ящике, словно им не придавали особого значения. Совершенно очевидно, что в этой конторе их было куда больше. А если Флетчер Этвуд или те, от чьего имени он действовал, купили город, что они собирались с ним делать?

Я положил бумаги обратно в ящик и снова подошел к вешалке. Подняв голову, я стал разглядывать полку, на которой выстроились шляпы, и вдруг заметил между шляпами какой-то предмет, похожий на картонку из-под обуви.

Не хранятся ли в ней еще какие-нибудь бумаги?

Став на цыпочки, я кончиками пальцев подтянул картонку поближе к краю, наклонил и снял с полки. Она оказалась тяжелее, чем я ожидал. Я отнес ее на стол, поставил под лампу и снял крышку.

Коробка была доверху наполнена куклами, и, однако же, эти фигурки не были куклами в полном смысле слова — в них не было той нарочитой искусственности, которая, по нашим понятиям, свойственна любой кукле. Передо мной лежали куклы, настолько сходные с людьми, что невольно напрашивался вопрос: не были ли они и в самом деле людьми, уменьшенными до четырех дюймов, причем так умело, что пропорции при этом абсолютно не были нарушены?

А на самом верху лежала кукла, как две капли воды похожая на того самого Беннета, который во время пресс-конференции сидел за столом рядом с Брюсом Монтгомери.

Глава 11

Потрясенный, я остолбенело уставился на эту куклу. И чем больше я на нее смотрел, тем больше находил в ней сходства с Беннетом: передо мной был абсолютно голый Беннет, маленькая кукла Беннет, которая ждала, чтобы ее одели и посадили за стол заседаний. Он был настолько реальным, что я мог представить ползущую по его черепу муху.

Медленно, почти со страхом — словно боясь, что, прикоснувшись к кукле, я обнаружу, что она живая, — я протянул руку к коробке и извлек из нее Беннета. Он был тяжелее, чем мне думалось, тяжелее обычной куклы размером в четыре дюйма. Я поднес его к лампе и окончательно убедился, что предмет, который я держал в руке, был точной копией живого человека. У него были холодные остекленевшие глаза и тонкие, плотно сжатые губы. Череп казался не просто лысым, а каким-то бесплодным, точно на нем сроду не росли волосы. У него было ничем не примечательное тело стареющего мужчины, уже дрябловатое, но еще в приличной форме, которая поддерживается регулярными физическими упражнениями и строго соблюдаемым режимом.

Положив Беннета на стол, я снова потянулся к коробке и на этот раз вытащил куклу-девушку — очаровательную блондинку. Когда я поднес ее к свету, у меня не осталось никаких сомнений: это была не кукла, а точная модель женщины со всеми анатомическими подробностями. Она до такой степени напоминала настоящую девушку, что, казалось, стоит только произнести некое магическое слово — и она оживет. Она была изящна и прелестна с головы до кончиков пальцев — ни одной нарушенной пропорции, ни тени гротескности или искусственности, которыми отличаются такого рода изделия.

Положив ее рядом с Беннетом, я запустил руку в коробку и принялся перебирать куклы. Их было довольно много — штук двадцать, а может, и все тридцать, — и они представляли разные типы людей. Тут были энергичные молодые бородачи и степенные пожилые дельцы, холеные красавчики с внешностью прирожденных маклеров, подтянутые деловые женщины, желчные старые девы, всевозможная конторская мелюзга.